Женщины, жемчуг и Монти Бодкин
Шрифт:
Если только…
Мистер Баттервик вернулся к себе в кабинет и подошел к столу. У него появилась идея.
Разорвать помолвку можно лишь в том случае, если Бодкин не выдержит срока. О мистере Лльюэлине он знал только то, что тот — глава огромной студии, а для этого надо, по крайней мере, обладать умом. Человек умный внемлет здравым доводам. А что, если пообедать с ним где-нибудь и поговорить о том, что он слишком поспешно нанял этого Бодкина? Интересно, как долго после такой беседы тот усидит на своем месте?
Да, попробовать стоит, решил Баттервик. В конце концов, что он теряет?
У тех, кто занимается экспортом-импортом мысль — это дело. Через полминуты он был за столом. Еще через минуту он нашел ручку, бумагу и конверт.
«Уважаемый мистер Лльюэлин», — начал он.
2
Айвор Лльюэлин, напевавший то, что мог вспомнить из «Вернулись добрые деньки», остановился на полуслове к вящему облегчению автомобилистов и пешеходов.
— Бодкин, ты когда-нибудь был в тюрьме? — спросил он Монти.
Монти ответил, что нет. Он вел «кадиллак», который Грейс купила здесь, в Англии, поскольку отвозил Лльюэлина в Лондон, где у того, судя по всему, была назначена деловая встреча.
— А я вот был, в молодости, — сказал мистер Лльюэлин. — Напился, хулиганил, сопротивлялся полиции. Не так уж приятно.
Монти с этим согласился.
— Зато какое счастье, когда тебя выпустят! Прямо как жаворонок, который увидел, что забыли запереть клетку. Ты, наверное, заметил, что сегодня утром я какой-то особенно бодрый?
— Я заметил, что вы все время поете.
— И я скажу тебе, почему. Сегодня я обедаю с одним человеком. Ты теряешься в догадках, как я сумел уговорить жену? Пошевелил мозгами, вот как. Я сказал ей, что еду к адвокату. Глава киностудии должен постоянно видеться с адвокатом. Жены могут сердиться, их дело, но помешать — не могут. Скажешь им, что адвоката нет, разразится жуткий скандал, и все, крыть нечем.
— Значит, вы не собираетесь встречаться с адвокатом?
— Нет, Бодкин, не собираюсь. Я получил письмо от одного человека, который предлагает мне встретиться по одному важному делу, вот я и еду к нему в клуб. Не стоит и говорить, что там мне удастся по-человечески пообедать. Я знаю эти лондонские клубы! Хорошо кормят. Для затравки — суп, потом — дичь или ростбиф, йоркширский пудинг, а напоследок — шикарный десерт. И, конечно, сыр! Ты говоришь, пою? А что тут удивительного? Зима тревоги нашей отступит под обильными лучами благой весны, и этим я обязан Дж. Б. Баттервику! Странно как иногда все сходится. Помнишь я рассказывал, что был влюблен в училку и зубрил эту английскую словесность. Осторожно! Мы чуть не угодили в канаву!
И в самом деле, рука у Монти дрогнула, машина вильнула, а зазевавшаяся курица обрела крылья голубки и скрылась за горизонтом. Монти пережил серьезное потрясение. Он не отличался прыткостью мысли, но даже и большему тугодуму не составило бы особого труда догадаться, что отец Гертруды решил наладить связь с его хозяином.
Внезапному желанию угостить Лльюэлина обедом могло быть только одно разумное объяснение. Очевидно, он решил сделать все, что только в человеческих силах, чтобы Лльюэлин немедленно сменил секретаря. «Насколько было бы лучше», — слышал Монти, — «нанять для такой серьезной работы одаренного молодого человека в роговых очках, который умеет печатать и стенографировать. Конечно, дорогой мистер Лльюэлин, если вспомнить тот случай с плюшевым Микки Маусом, Монти Бодкин — не самый надежный человек. Послушайтесь моего совета, увольте его немедленно. Выбросьте его во тьму внешнюю, где плач и скрежет зубовный». Такие мысли проносились в голове у Монти, когда он смотрел на своего пассажира, который теперь пел «Люби меня, и радость расцветет». Может быть, мелькнула надежда, он неправильно расслышал имя?
— Вы сказали, Баттервик? — выдавил он.
— Когда?
— Когда говорили о письме.
— О каком письме?
— О том, в котором кто-то приглашает вас пообедать. Это был мистер Баттервик?
— Это он и есть. По крайней мере, именно так он подписался. Отправил из какого-то Западного Далиджа.
— Это под Лондоном.
— Сколько тут пригородов!
— Да, есть кой-какие.
— Ну и Бог с ними, — сказал терпимый Лльюэлин. — Ты не знаешь песню «Барни Гугл»?
— Нет.
— Ее мало кто знает в наши дни. Она из старых.
— А письмо…
— Пришло, когда жены не было дома. Это хорошо. Я смог ей сказать, что адвокат мне просто позвонил. Нет, как меня изменили обстоятельства! Я прочитал его два раза, я прижал его к груди, как манну небесную. Получи я такое предложение от совершенно незнакомого человека у себя в Лльюэлин-Сити, я бы сказал секретарю, чтоб тот послал его к черту, но в наше суровое время каждый, кто пригласит меня на обед, становится Особо Важной Персоной, тем более, если речь идет о лондонском клубе. Помню, много лет назад приехал я в Лондон и мне случилось пообедать в одном из здешних клубов. В жизни не забуду! Курица под восточным соусом и три гарнира. Да, Бодкин, это были деньки!
— Конечно…
— Красота, а не деньки!
— Так вот, этот Баттервик…
— Что-то у тебя голос дрожит. Ты что, его знаешь?
— Он отец Гертруды.
— Очень может быть, но это не меняет дела. Кто такая Гертруда?
— Девушка, с которой я помолвлен. Я же вам рассказывал.
— Ах, да, скачет по цветочкам.
— Не скачет она по цветочкам! Это вы говорили. Не думаю, чтоб она вообще заметила цветок.
Хорошее настроение Лльюэлина уменьшилось настолько, что он нахмурил брови.
— Запомни одно, Бодкин, раз уж мы с тобой работаем: я редко ошибаюсь. Если я сказал, что она скачет, то… Постой! Помню, помню! Это та Гертруда, чей отец не позволяет тебе женится на ней, пока ты не проработаешь хотя бы год.
— Именно. А вас он пригласил, чтобы вы дали мне пинка под зад. Он только об этом и мечтает.
— Я не совсем понял, Бодкин. Расшифруй.
— Он хочет, чтобы вы меня выгнали.
— Когда ты говоришь «выгнать», ты имеешь ввиду «уволить»?
— Именно. Он все продумал, этот Маккиавелли! Он считает, что я не найду другой работы. Ему-то известно, что я — не подарок.
Мистер Лльюэлин громко фыркнул, и Монти показалось, что произошло что-то в моторе. Он затрясся от гнева, лицо его исказилось, словно он только что просмотрел плохие пробы.
— Уволить? — сказал он, борясь с чувствами. — Да только ты один меня понимаешь! Ты один мне помогаешь! Кому еще я расскажу о своих бедах? Не думай, я не забыл, что сделал этот недомерок. Нет, не забыл! Баварский крем. А прошлой ночью она принесла мне куриную ножку и кусок яблочного пирога. Но я не могу с ней разговаривать. Она бесшумно втекает ко мне, как струйка нефти, оставляет еду и исчезает, будто спешит на поезд. С тобой все по-другому. Ты меня слушаешь. Уволить тебя?! Я тебя не уволю, даже если меня попросит президент Соединенных Штатов, и весь сенат упадет на колени. Если этот ублюдок думает, что мне можно запудрить мозги, он ошибается. «Баттервик, — скажу я ему после обеда, — ты гнусный пес. У тебя столько шансов, что я выгоню Бодкина, как у меня, что жена даст мне шоколадный эклер. Фига с два, Баттервик», — вот что я ему скажу.