Женщины, жемчуг и Монти Бодкин
Шрифт:
Но рана от ее слов осталась. Страдая не хуже Гамлета, Монти хотел одного — уйти домой и лечь.
— Нам давно пора, — сказал он.
Лльюэлин беззаботно усмехнулся.
— Бодкин ожидает налета полиции, — сказал он Санди. — Чепуха! Уж Отто Фланнери об этом побеспокоился. Подмазал здесь, подмазал там, и все в порядке. Когда я был молод, — начал Лльюэлин, переходя к автобиографии, — люди были злее, суше. У легавых была неприятная привычка, такая честность, что ли. Я часто попадал в облавы и часто платил на утро штраф. В конце концов я усвоил один простой урок, который надо бы ввести в школьную программу: как только врывается толпа с криками «Просим оставаться на своих местах!», надо первым делом встать и ненавязчиво пробраться в кухню. Там всегда есть черный ход, через который носят продукты. Потом — перемахнуть через забор, и ты в безопасности. Я всегда прибегал к такой тактике. Конечно, Отто умаслил местное гестапо, но на всякий случай я приглядел ту дверцу, откуда выносят еду — кстати, очень хорошую. Надо написать Отто, что у него прекрасный шеф-повар. Дверь как раз у тебя за спиной, Бодкин, так что даже в самом худшем…
Конец его фразы остался потерянным для будущих поколений, так как именно в этот момент хлопанье пробок шампанского и музицирование Германа Цильха перекрыл зычный голос, напоминающий рык сержанта шотландских гвардейцев, обращающегося к новобранцам:
— Просим оставаться на своих местах!
Если верить предписаниям, изложенным в книге Фаулера, словечко «Пожалуйста» было бы весьма уместно, но говоривший сумел донести до аудитории свою мысль, а это — немало. Кроме Айвора Лльюэлина, Монти Бодкина и Александры Миллер посетители замерли как вкопанные.
2
Когда Лльюэлин говорил о своем умении испаряться через черный ход, он не хвастался. Голос еще заканчивал слово «местах», а он уже был с другой стороны служебной двери. При всем жизненном опыте он не испытывал необходимости дослушивать такие фразы. Как молодой человек на летающей трапеции, он пронесся по воздуху. Монти и Санди устремились вслед за ним.
Проникли они именно на кухню, судя по запахам, шуму и белым колпакам. Повара не обращали на них никакого внимания, разве что взглянули искоса. Почти все они служили у Отто Фланнери еще тогда, когда заведение его называлось «Резвой козой» и даже «О-ля-ля», и рейды полиции были для них не в новость. Один человек в колпаке спросил у Монти, когда тот пролетал мимо: «Легавые, приятель?», и в ответ на взволнованное «Да» заметил: «Что ж, бывает». Этим интерес работников кухни ограничился.
Как мистер Лльюэлин и предполагал, черный ход кухни вел на задний двор, забитый мусорными баками. Монти сел на ближайший из них и глубоко вздохнул. После духоты, царившей в «Креветке», местный воздух, на его взгляд, соперничал с лучшими морскими курортами. Монти сидел бы и дышал без конца, но Лльюэлин, человек действия, этого допустить не мог.
— Не пыхти ты, как дельфин на суше, — сурово сказал он. — Мы должны убраться отсюда до того, как они начнут все прочесывать. Ну-ка, помоги мне перебраться через забор.
Монти подсадил Лльюэлина, и тот уселся на заборе как Шалтай-Болтай. Несмотря на спешку, он не смог удержаться от замечаний в адрес Отто Фланнери.
— Не понимаю, — сказал он. — Просто не понимаю. Отто был умным, дельным человеком. И что же? Он не предпринял элементарных мер безопасности. Наверное, это все Глория. Она очень экономна. Я так и слышу: «Отто, зачем тебе тратить деньги? Ты и так совершенно выложился с этим клубом, а тут еще отстегивай целой ораве легавых, которые и так не мрут с голоду! Может, они никогда и не заглянут, вот и сиди тихо». И этот дурак позволил себя уговорить. Со мной она всегда была такая. Ворчала над каждым долларом, который я отдавал, чтобы поладить с нужными людьми. Помню, как-то раз…
В этот момент Лльюэлин внезапно потерял равновесие (не надо размахивать руками, когда говоришь о третьей жене) и упал с забора на улицу. Беспокойство компаньонов быстро рассеял бодрый голос, который объявил, что за исключением небольшого синяка все в порядке, и он ждет их в машине в соседнем переулке.
Когда Монти уже собирался помочь Санди взобраться на забор, он услышал шаги со стороны черного хода, и сердце его сделало такой прыжок, которым прославился Нижинский. Случилось так, что это была его первая встреча с полицией, и он немного нервничал.
Каково же было его облегчение, когда в незнакомце он распознал старого доброго Чизера!
— Чизер! — радостно крикнул он.
— А, это ты, Бодкин. Так я и думал.
— Мы как раз собирались перебраться на ту сторону.
— И это я думал.
— Понаставили всяких заборов!
— Не без того.
— Господи, Чизер, как я тебе рад! Когда я услышал шаги, чуть в обморок не упал.
— Ты думал, это легавый?
— Да.
— А это он и есть.
Монти подумал, что шутка — не ахти какая, но из вежливости улыбнулся. Теперь, когда спешить некуда, ему захотелось поболтать.
— А ты в хорошей форме, Чизер.
— Спасибо.
— Немного поправился?
— На фунт, на два.
— Тебе идет.
— Спасибо.
— Что поделываешь?
— Да вот, служу в полиции.
— Что?!
— Рейды мы проводим в гражданской одежде. Ты арестован. Сюда, пожалуйста.
Монти, совершенно ошарашенный, пошел туда, куда он указывал. Если старый добрый Чизер действительно из полиции, и если старый добрый дух школьного братства так мало значит для него, что он готов арестовать того, кто был с ним в одной команде по крикету, то делать нечего.
Санди, как свойственно всем женщинам, думала иначе. Она решила, что приглашение Чизера относится и к ней, но, в отличие от Монти, не собиралась безропотно подчиниться. Именно такие обстоятельства будят в девушках Жанну д'Арк или Боадицею. Она оглядела мусорные бачки и, воспользовавшись тем, что Чизер стоял к ней спиной, ловким движением схватила один из них, а там — опрокинула его, как третья жена Лльюэлина опрокинула в свое время ведро воды, на голову ничего не подозревающего офицера.
Вряд ли можно было придумать что-то более действенное. Такое положение вещей не может длиться вечно, но на какое-то время констебль Чизхолм был выведен из строя. Санди мигом вспрыгнула на забор, к ней присоединился и Монти. Они спрыгнули на улицу и вихрем понеслись к машине.
Лльюэлин стоял у дверцы, покуривая сигару.
— Ну, наконец, — сказал он, — Что так долго?
Монти не ответил. Он не мог говорить. К нему пришла любовь. Конечно, она приходила к нему и раньше; например, в двенадцать лет он влюбился в актрису из пантомимы. Но по сравнению с этим все они были мимолетными увлечениями. Быть может, кто-нибудь мог бы не влюбиться в девушку, проявившую только что такие замечательные свойства, кто-нибудь — но не Монти Бодкин.