Женская месть
Шрифт:
— Спасай от погибели!
Она рассмеялась, а я ей на полном серьезе. Так и объяснился, что полюбил с первого взгляда. Еще что-то лопотал. Она смеялась, называла забавным, а потом все же разрешила проводить домой. Я от счастья ошалел. И повел мою милашку какими-то закоулками, куда кроме бомжей не ступает нога человека. Ну да мне на это наплевать. Шел я за своею девкой, куда она меня вела. Шел и ронял слюни. У нее не только спереди, а и сзади было за что ухватиться десятку мужиков.
— Ого! Где ж такая прикипелась?
— Короче, Захар, привела она меня в какую-то хижину.
— Молодец мужик! — похвалил Захарий.
— Я и сам себе завидовал и хвалил на все лады, пока не проснулся. Хотел встать, чтоб подкрепиться, но Лилька опять впрягла. Ну, уж очень по душе пришлись ей наши скачки, и я не посмел ей отказать. И снова до ночи забавлялись. Но всему есть свой предел. Надо было на работу. Я стал одеваться. Сунулся по карманам, а там тихо. Хотя накануне выдали получку. Враз смекнул. И уже без нежностей прозвенел ей:
— Верни «бабки», стерва! Иначе будет больно!
Лилька пыталась выдавить слезу, потом давила
на жалость, даже грозить пыталась. Тут я ей пообещал секс без наслаждения, под крикаин. И поставил ее в позицию. Она, видать, знала, что это такое. Вернула «бабки», но предупредила, мол, не порадуюсь им. Не велела больше появляться к ней. Ну и ладно, в городе и без нее баб хватает. Но едва от нее вышел, на меня набросились трое сутенеров. Крепкие мужики, махаться умеют. А у меня закалка зоны. Вот этого они не учли. Всех раскидал к едрене-фене, и теперь с зарплатой в кармане к бабам не пойду. А и жениться погожу! Верно, Захарий? На кой черт морока? Пошалил ночку и хватит. Выскочил от бабы, снова холостой мужик! — хохотал Илья, добавив ехидное:
— Знаешь, как на зоне мужики базарят:
— Бабе можно отдать все, кроме получки, выходного дня и свободы.
— А потому, я никогда не женюсь!
— Я думал, что у тебя все по-чистому и всерьез. Ты ж снова в говно влетел, — сокрушался старик.
— Разве в том моя вина? Нет, Захар! Я шел как мальчишка, влюбленный по уши. Я даже пел. Забыл, что кобылы песен не понимают и не разбираются в человечьих чувствах. Им подай свое плотское и звонкую монету.
— А деньги она тебе вернула все?
— Куда бы делась? Я их при ней пересчитал. Ни на копейку не дал себя обчистить. Вякнул, пусть благодарит судьбу, что я с нее за удовольствие не сорвал, хотя и стоило!
— Ладно, Илюшка, в другой раз будь осмотрительней. Ведь среди сутенеров могут оказаться мужики из зоны. И что тогда?
— Нет! Бывшие зэки у сучек не шестерят. Это для них западло. И хотя жрать всем охота, имя и мужичья честь всего дороже! Это я знаю. А перхоть не в счет! Ее всерьез не воспринимают.
— Ну, как ее в столовку работать взяли?
— Она не повар! Только официантка! Эти «выставкой» берут, внешностью. А она у нее, что и говорить, классная, обалденная по всем меркам, потому я тоже клюнул, но ненадолго.
Поужинав, Илья огляделся и спросил:
— А куда дружбан смылся? Где наш Толян?
— О-о! У него роман закрутился! — многозначительно поднял палец Захарий.
— С кем?
— С Анной!
— У нее же двое детей! Зачем она ему?
— В любви дети не помеха! Не лезь ты в эти дела, не советую. Пусть сами решат и разберутся! — нахмурился сапожник.
Илья, покачал головой, нахмурился, сказал мрачно:
— И зачем ему впрягаться в чужой воз? Торопится дружбан. От своего хомута шея не зажила. К чему торопливость? Ну, переспал бы с бабой, а утром, как все, жопа об жопу, а любовь в сторону. Мало что ночью набрехал. Утром все забыто. Нет, снова вляпался, придурок!
— Ты не брюзжи, Толяну видней. Да и Анька баба путевая. Я ее давно знаю, — вступился сапожник за соседку.
— Все они путевые! Только с какого пути взята? Неужели нужно снова душу измочалить, чтобы в моей правоте убедиться?
— Это твоя правота. У них она другая. Ты на сучонку завис. Ну, где видел путевую официантку? На каждой печать ставить негде!
— Не скажи, Захарий! Сколько раз получил я по роже именно от официанток за безобидное, по заднице погладил, а получил по самой роже. Да еще грозились вырвать самое дорогое голыми руками. Вот тебе и официантки! Не приколешься! Шухер на весь кабак поднимет, ее пасть никакими чаевыми не заткнешь. Так что тут на какую нарвешься, как повезет.
— Илья, я со своею бабой почти сорок лет прожил. Девкой взял, а под конец хуже путаны стала. Такое несла, вспомнить гадко. Сучонка постыдилась бы вслух брехнуть. А она детей не постеснялась. Хотя уже старуха, как язык повернулся? Вот тебе и родная половинка. Я до сих пор опомниться не могу.
— Понятное дело, если простить не мог. Ну, скажи, неужель ты от нее за всю жизнь ни разу левака не дал?
— Ну, это ты круто взял! Оно, конечно, без трепа и шухера. Зачем огласка? Все мужики подружек на стороне имеют. Но нельзя ж этим хвастаться. А я один раз влип круто, — оторвался на минуту от дела, потер шею, взвывшую от памяти:
— Вернулся я от своей подружки под «мухой». А время к полуночи. Нет бы враз спать завалиться, я жрать захотел. Сел к столу на кухне и потребовал накормить. Но бабу назвал именем подружки. Что тут было! Валька враз за каталку и по шее звезданула. Я тут же протрезвел. Хотел бабе по соплям вмазать. Она за кипящую кастрюлю ухватилась. Я за миску с горячим борщом. Крик подняли такой, что не только своих детей, соседей всполошили. Валька плеснула мне кипятком на ноги, я ей борщом пузо обжег. У бабы из носа кровь, у меня шея вспухла. Короче, разборка была крутой. Понятное дело, говорил, что назвал ее именем клиентки. Но Валька не поверила. Мол, с чего бы чужую бабу Юленькой назвал, знать, шуры-муры с нею крутишь, плюгавый барбос! Если б не соседи, пришибла бы в тот день. Так с тех пор себя в руках держал и язык под замок посадил.