Женская месть
Шрифт:
— Я не танцевал. Но по молодости плясал вместе с девчатами. Иногда во сне это вижу. И просыпаюсь таким бодрым, будто и впрямь в молодость возвращался на время. Одно плохо, что слишком ненадолго. Оно и тогда времени было мало. Уж слишком поспешил с семьей, — заметил печально.
— А что мешает обзавестись другою женой?
— Староват для таких подвигов. После того, как отбой получил у своих, слово себе дал до конца жизни ни с кем не связываться и дышать холостым, чтобы хоть последние годы никто не испортил. Да и к чему мне нынче бабы? От
— Ты, Захарий, неправ! Сам себя заживо хоронишь. А главное, врешь себе!
— Это как? Почему?
— Человек в одиночестве жить не может. Он потихоньку от тоски помирает. Его тянет на общенье, к людям, услышать голоса, смех, пусть брань, но это жизнь! Молчание — смерть. Оно привилегия кладбища!
— Неправда! Я не сижу в тишине, сам себе пою! А недавно магнитолу купил. Она меня все время веселит. С утра и до ночи!
— Ну, это не то. С ней не поговоришь, не поспоришь и не поделишься.
— А и не надо. Меня, если приспичит побазарить, иду к Толяну. Он, коли не занят, завсегда со мной на лавке позвенит.
— Ну, мне не с кем душу отвести. Не приходят соседи. Не понимают или не любят за что-то. Кажется, когда умру, долго буду ждать, пока похоронят. Хоть ты иногда заглядывай. Когда так случится, дочери позвони, сообщи ей. Вот ее телефон, возьми номер. Только не потеряй и не забудь.
— Не спеши уходить, Варенька! Мы с тобой еще и споем, и спляшем. Не поддавайся годам. Каждого болезни крутят. Мы назло им держимся и живем. Думаешь, мне сладко? Нет, Варя! Будь все складно, не жил бы здесь, — понурил голову человек.
— Ты думаешь, у меня все ладится? Ой, Захар, все рухнуло, моя радуга давно в куски разлетелась, все сломалось. Ни одной искринки радости и никакой надежды. Скорее бы уйти со сцены жизни, да никак не получается, — обронила стылую слезу на усталые руки и села рядом с Захарием, опустив плечи, пригорюнилась, замолчала. Их плечи соприкоснулись, но люди и не заметили.
— Тебе изменили. Я это много раз пережила. Но случилось худшее. Меня предали. Вот это невыносимо и больно. Такое и в могиле не забыть.
— А разве это ни одно и то же? — удивился человек искренне.
— Чем-то похоже, но объяснимо. Предательство не пережить. Тем более, когда оно от родного человека случилось. Это уже не забыть. Ну, да ладно! Прошло! Пора забыть. Тем более, что виноватый — уже покойник. Убрал Господь, наказал за все разом. А я живу! Значит, еще нужна.
— А кто предал? За что?
— Муж заявил на меня в органы. Обвинил в антисоветчине. Будь другие времена, не миновала бы Колымы или большой неприятности. Здесь же почти год была под следствием. Запретили выступления, но потом разобрались, сняли все обвиненья. И снова все постепенно наладилось.
— За что он утворил?
— Приревновал или избавиться от меня хотел, кто знает. Я с ним после случившегося уже не говорила. Вычеркнула из жизни, а вот из памяти — не получается. Оно и понятно, бесследно не прошел год, проведенный в камере следственного изолятора. Меня в нее прямо из театра привезли. Вот там я поняла, что жизнь, сплошной спектакль, только уж очень жестокий и затянувшийся. И в этом зрелище нимало своих подонков и дураков, только всамделишних, нет счастливого финала у этого представления, нет победителей. Одни несчастные, кому так и не повезло потрогать руками радугу и пройти под нею, не опалив сердце и голову. А мы, как дети, все верим в сказку, какая обязательно сбудется, хотя бы через время. Но дожить до нее никому не удалось, — вздохнула Варвара.
Глава 6. ПОЙМАЙ ЖАР-ПТИЦУ
Захар после того разговора частенько заходил к Варе. И соседские старухи стали недвусмысленно перешептываться за его спиной.
Нет, они просто разговаривали, иногда пили чай. Захар понял, как невыносимо трудно живется человеку и пытался хоть как-то скрасить ее одиночество. Он уважал эту женщину за сильный характер, самообладание. Многому научился у Варвары. И потому не терпел пересудов и сплетен о ней. Очень привык он и к Алене. А потому, не простил терапевту Кате ее злоязычие.
— Ведь врач, туды ее в качель! Всех моих девок изговняла шалашовка! Сама дерьмо, а мне чего накудахтала дура! Даже со своим врачом судилась, чтоб остаться на работе. Вона какая скандальная чума! — сел подальше от врачихи во время отдыха.
Грибники проверили, все ли собрались к костру, не остался ли кто в лесу, не заблудился ли, не отстал ли?
Но нет, все были в сборе и, сняв сапоги, ботинки и кроссовки, давали отдых ногам. Иные прилегли на плащи и куртки, другие курили, вслушиваясь в разговоры. Женщины хлопотали у костра, доставали из пакетов и сумок еду, аккуратно раскладывали ее на газетах и салфетках.
— Люди! К столу! Подползайте! Берите все, кто что захочет! — послышалось от костра.
Вскоре от еды ничего не осталось. Съели то, на что дома и не смотрели.
— Мне жена советовала взять копченую курицу. Я не послушался, а зря, стоило бы!
— В другой раз умнее будем! — сказал человек неподалеку от сапожника.
— Люди, гляньте, а мой барбос целого зайца приволок! — всплеснул руками полнотелый зубной врач.
— Припоздал! Чуть бы пораньше! — рассмеялись вокруг.
— Он тебя подкормить решил, индивидуально! — хохотали женщины.
— Смех смехом, а в прошлый раз я с ним здорово оконфузился. Пришел я за орехами со своими знакомыми, пока мы с ними ходили по лесу, Дик как- то сумел из сумки уволочь и все, что взяли на перекус, сожрал без остатка. Даже банку с пельменями открыл и все слопал. Стыдно было, но что сделаешь, обратно не вернешь. Вот такой бандит. Отругал его конечно, но гарантий нет, что не повторит.
— А зачем с собой берете, если он невоспитан? — встряла в разговор Катя.
— Какой урон от того? Подумаешь, съел еду! Зато не даст заблудиться и к жилью всегда приведет! — вступился за собаку Захарий.