Женская месть
Шрифт:
Анна вошла, не ожидая приглашения:
— Прости, Захарий, не дождалась, пришла раньше, чем велел. Моим не в чем во двор выскочить. Хотела в этом месяце обувку им купить, так опять получку не дали. Говорят, денег нет. А как нам жить, о том не думают. Хорошо, что у меня корова есть. Как-никак на хлеб будет. А другим вовсе невмоготу, никакого подспорья нет нигде. Ну, хоть ложись и помирай заживо. Нигде выхода не видать, — разглядывала детскую обувь, портфели.
— Дай Бог здоровья тебе, Захар! Сделал все, как новое.
— Не сетуй, сами такие же были, — отмахнулся сапожник и услышал:
— Сколько я тебе должна?
— Ничего. Ты уже рассчиталась.
— Смеешься, Захар? Я в прошлом году носила в ремонт свои сапоги и ботинки сына. Так знаешь, сколько слупили? А подошвы на сынкиной обувке три дня продержались и отклеились, отвалились.
— Эти не отклеются. Я их прошил.
— Вижу. Спасибо тебе! Только совестно мне, — топталась Анна у двери:
— Все нормально, — успокоил Захар. И предложил:
— Если что нужно, приходи без робости. Чем смогу, завсегда помогу, — предложил ненавязчиво.
А на следующий день, когда Илья пошел в город искать работу, Захар взялся ремонтировать валенки Варвары. Он долго разминал, отпаривал, чистил войлок, что-то потихоньку мурлыкал себе под нос, казалось, человек не замечал ничего вокруг, не смотрел на время, забыл, что давно пора поесть.
…Ему снова вспомнилась прежняя Варя. Всего два спектакля с ее участием посмотрел человек. А запомнил их на всю жизнь.
— Вот кручусь тут по углам, как мореный таракан. Сдохну, никто не вспомнит добрым словом, жил я тут, или нет! А вот Варя всех умела радовать, как цветок жила! Ее многие вспомнят. Хотя, что толку теперь от той памяти? Состарилась, и никто не навестит. Родная дочь не приходит, порог забыла. А ведь Варя все ей отдала. Сама вернулась в дом родителей, как и я. Сколько нас таких бедуют по окраинам, все на обочине у жизни оказались, выброшенными из жизни, лишними даже самим себе, — вздыхает человек и, вытерев пот со лба, вощит нить, пришивает подошву.
— Раньше даже предположить бы не мог, что Варя наденет валенки. А жизнь и ее скрутила в штопор, — вспомнил, как не поверил глазам, увидев женщину возле дома в огороде. Варя и не увидела, не вспомнила Захария. Он сам окликнул ее:
— Ты ли это? Надолго ли здесь? — спросил робко. Женщина разогнулась, долго всматривалась в лицо соседа. Никак не могла узнать Захария. Когда припомнила, ответила устало:
— Теперь насовсем вернулась. На пенсию вышла. А старикам в городе лучше не задерживаться, нечего нам там делать.
— Это почему? — не понял Захар.
— Скоро поймешь и сам сюда переберешься, если еще не переехал, — усмехнулась Варя.
— У меня здесь мастерская, а живу в городе.
— Многие так вот перебираются. Не все рискуют сразу рвать с городом, все примеряются к предстоящему одиночеству, но избежать его никому не привелось. Всех так или иначе выдавливали из города дети или внуки. Недавно появились и вовсе смешные старики. Им окраины и одиночество прописали врачи. Настоятельно порекомендовали покой, так и не сознавшись, сколько заплатили им дети за этот совет. Стариков убедили. Они все поняли и согласились. Оно и себе спокойнее жить отдельно, подальше от раздражительных детей и горластых внуков, какие не давали покоя ни днем, ни ночью.
— Варя, твои хоть навещают, приезжают сюда?
— Это ты о дочке? — улыбнулась вымучено и ответила отмахнувшись:
— Ей, как другим, все некогда. Сама такою была. Тоже редко родителей навещала. Не понимала и не верила, что самой здесь доведется коротать остаток жизни в одиночестве. А оно бьет хуже старости, — подошла к забору и, близоруко оглядев Захария, заметила:
— Вот и ты постарел, сосед. Виски совсем седые стали. Скоро на завалинке вместе сядем. И от тебя дети устанут. Теперь они все одинаковы, — вздохнула горько.
Захар разминает валенки Варвары, злится на нее за злое пророчество. Но ведь она права оказалась. Садится человек на табуретку, примеряет кусок войлока к подошве. И только хотел вырезать, в дом вошла женщина, огляделась. Приметила Захария:
— Ты что ли хозяин будешь? — спросила задиристо, звонко.
— Ну, я! Что хотела?
— Каблук отлетел. Сапоги совсем новые. Тут же, как назло, в щель попала, как в ловушку. Каблук и накрылся! А ведь итальянский! Наших русских полов не выдержал. Хорошо, что тебя подсказали. Еле дошла, — присела без приглашения, сняла сапог, подала Захарию.
— Как же мне с тобою быть, ведь итальянских заготовок не имею, а наши от ихних отличаются. Это уже не то вид, — сказал человек.
— Милый! О чем лопочешь? Мне б хоть до дома добраться. А как? Хоть что-то придумай. Мне ж эти сапоги дружок подарил, черт бы его подрал! Надо ж так подгадил, козел! Сказал, кучу «бабок» вломил. Они ломаной копейки не стоют. Я в своих русских говнодавах весь город оббежать могу, тут же на полпути подвели. Вон, нашим каблуком любой пол продырявлю. Зато самому каблуку ни хрена не сделается!
— Кажется, придумал, как тебе помочь! — улыбнулся человек и принялся за дело.
— Молодчина! Догадливый! — хвалила баба человека. И пока тот менял оба каблука, разговорилась:
— Я здесь по делу. Сколько лет живу в городе, а в этом районе впервые! Ну, сущие заброшенки. Хочу свекрухе дом купить. Вот присматривала такой, как она хочет. Но ничего подходящего не присмотрела. Нигде нет газа. Все дома с дровяным отоплением. И это в наше время! Дикость! У иных даже канализации нет. А свекруха от таких условий отвыкла. Не пойдет, не согласится переехать.