Женские церемонии
Шрифт:
Пока маленький электрический фен сушил локоны Энн, Клэр подкрасила ярко-розовой помадой губы и соски девушки.
Казалось, ее переполняет нежность и она готова по-всякому украшать, холить и лелеять подругу. Она не боялась ни становиться на колени перед Энн на бледно-голубой резиновый коврик, ни целовать по любому поводу свои излюбленные места на ее теле.
Проделывая все это, словно мать, горничная или ребенок, играющий с куклой, она вслух комментировала для меня свои действия и даже спрашивала моего совета по поводу выбора духов или оттенка помады.
Наконец
— Иди поцелуй господина, который тебя любит.
Энн подошла и прильнула ко мне, почти улегшись рядом со мной на диване. Она долго целовала меня в губы со всей терпеливостью и нежностью, которые, как я теперь знал, свойственны ей от природы. Я обхватил ее за талию и еще крепче прижал к себе.
Затем моя рука скользнула вверх по ее позвоночнику, до самого затылка, где и остановилась, чтобы управлять касаниями наших губ, их силой и длительностью — так, чтобы мне самому уже не приходилось поворачивать голову Энн почти незаметно стала двигать бедрами, и легкое покачивание ее тела передалось и мне.
В этот момент мне захотелось увидеть Клэр. Я отодвинул белокурую головку Энн, и девушка уткнулась лицом мне в плечо.
Взгляд Клэр переходил с подрагивающих ягодиц Энн на мою руку, сжимавшую ее затылок. Потом она взглянула мне в глаза. Маленькая Энн в это время целовала меня в шею.
Я заметил, что ее хозяйка с трудом терпит наши объятия, в которых, как она внезапно поняла, ей нет места. Я продлевал ее испытание еще какое-то время…
Не отрывая глаз от Клэр, я продолжал до тех пор, пока ее раздражение не достигло предела. Она стояла возле дивана, буквально в двух шагах от нас, не решаясь разделить нас или же к нам присоединиться.
Когда я наконец освободился, отстранив от себя Энн, Клэр велела ей встать и сама села рядом со мной.
— Ну что, маленькая шлюшка, на кого ты хотела произвести впечатление? Жан пришел только затем, чтобы увидеть, как тебя накажут. Ты будешь целовать его, если он захочет, после того как мы тебя хорошенько помучаем.
— Ну так чего же мы ждем? — спокойно спросил я.
В соответствии с ритуалом жертва должна была опуститься на колени перед палачами, чтобы прежде выслушать подробности тех пыток, которым ее собираются подвергнуть.
Итак, ее привяжут к одной из колонн в комнате пыток. Отстегают плетью бедра и низ живота. Затем в наиболее чувствительные места ее тела воткнут тонкие раскаленные иглы. И наконец, исполосуют ей грудь до крови.
Стараясь, чтобы ее голос звучал естественно, Клэр спросила меня, доводилось ли мне уже использовать подобные иглы, мучая женщин.
— Вот увидите, это очень забавно, — сказала она. — Следов от них почти не остается; сами уколы не представляют никакой опасности, если прокалить острие на огне. А самое главное, они очень болезненны — правда, малышка? — их можно сколько угодно втыкать в одно и то же место, и боль при этом не ослабевает…
Готическая зала выглядела точно так же, как на фотографиях: железная кровать, черно-белый плиточный пол, две каменные колонны, поддерживающие свод очень высокого потолка, узкое зарешеченное окно в глубокой нише, почти закрытое красными бархатными гардинами. Слабый рассеянный свет падал от настенных светильников и трех напольных ламп, которые можно было поворачивать под любым углом — сейчас они были направлены вверх. Весь интерьер, строгий и в то же время интимный, чем-то напоминал церковь. Однако эта странная комната вовсе не казалась необычной в столь странной квартире.
Здесь же стояли почти вплотную друг к другу два кожаных кресла, в которые сели мы с Клэр.
Клэр захотелось пить. Само собой, маленькую Энн послали за прохладительными напитками. На ней был ее привычный наряд: чулки с вышитой каймой (туфель она не надела), пояс и лифчик из белого нейлона, игривый фасон которого оставлял большую часть груди обнаженной.
Пока мы пили, девушка, которой пришлось встать на колени, чтобы подать нам напитки, продолжала оставаться в этой позе, в ожидании наших дальнейших капризов.
Эту вынужденную позу мне уже довелось оценить: бедра раздвинуты, спина прямая, руки подняты, губы полуоткрыты. Зеленые глаза блестели лихорадочным, почти неестественным блеском, который заставлял вспомнить об исступлении первых христианских мучеников.
Мы, все трое, знали, что пытки, которые должны будут состояться сегодня вечером, — не просто игра воображения. Мысль о том, что скоро они заставят эту нежную и покорную девушку корчиться от боли, наделяла ее плоть, и без того восхитительную, необыкновенной притягательностью. Я велел ей приблизиться и слегка провел кончиками пальцев по округлостям и ямочкам, которые мы готовились истязать в свое удовольствие, пока не надоест.
Промежность Энн была по-прежнему влажной — скорее всего, после наших поцелуев в ванной; разве что ее унизительной позы и бесстыдства, которого от нее требовали, или ожидания пытки было достаточно, как утверждала Клэр, чтобы ее возбудить.
Мне захотелось распалить ее еще сильнее более определенными прикосновениями. Потом я подумал, что было бы приятно какое-то время посмотреть, как она будет проделывать это сама.
— Что если вначале мы заставим ее ласкать себя? — спросил я Клэр.
Естественно, та согласилась. Но вначале ей захотелось завязать девушке глаза. По ее приказу Энн встала и отправилась за повязкой, а также за плетью, которую тоже велено было принести. Они лежали в углу комнаты на низком столике. Протянув их хозяйке, Энн приняла прежнюю позу.
Клэр показала мне оба предмета. Плеть была не та, что раньше: не несколько сплетенных ремешков, а всего один, более тонкий и, судя по всему, бьющий больнее.
— Маленькая шлюшка сделала хороший выбор, — сказала Клэр. — Она сама купила ее сегодня утром.