Женские праздники (сборник)

Таск Сергей Эмильевич

– А ты думал! – прервала она рассказ дочери, возмущенная поведением какого-то клиента. – За удовольствие, милок, надо платить!

Вера Анисимовна с ее деревенским прошлым о любом предмете высказывалась с грубоватой прямотой:

– Вскочил петух на курицу: «Люблю до гроба!» Соскочил: «Да не тебя, зазноба!»

Отныне Нонна должна была отзвонить матери и, специально для гостя, произнести дежурное: «Мама, у меня Альберт (Святослав, Роман, Кирилл), с работы, я к тебе попозже заскочу». Береженого бог бережет. Если у тебя, друг ситный, топорик за пазухой припрятан, так ты эти мысли брось, на крючке ты у нас, месяц ясный, и имя ты назвал липовое, какой из тебя Альберт (Святослав,

Роман, Кирилл), но телефончик мы на всякий случай засекли, так что далеко, голуба, ты все равно не уйдешь.

А еще Нонна должна была отдавать матери все деньги. Целее будут, оно так, но в случае чего выбить их назад было не легче, чем в кассе взаимопомощи. Стыдно сказать, когда к ней однажды без звонка нагрянул Вика, давно мечтавший поглядеть, как она живет, в доме только и нашлось, что засахаренное вишневое варенье и не первой свежести бублик.

Но от угощения он отказался. Таким она его никогда не видела. Холодные рысьи глаза. Желваки играют. Вразвалочку прошел в комнату, откинулся в кресле, закурил. Такой мачо. Под его молчаливым взглядом Нонна почувствовала себя довольно неуютно.

– Это происходит здесь? – он кивнул на широкую тахту.

– А где ж еще, – удивилась она вопросу.

– И кто раздевается первый?

– Почему ты спрашиваешь?

– Может, я поглядеть хочу.

– Стоило за этим ехать через весь город!

– Стоило.

Она решила, что он шутит, но он сидел нога на ногу и, судя по всему, ждал продолжения. И тут Нонна по-настоящему разозлилась. Ты хочешь стриптиз? Я покажу тебе стриптиз! Она включила кассетник, что-то зажигательное, и стала медленно раздеваться под музыку. Она видела, как он на нее смотрит, и неожиданно злость уступила место чему-то другому. Это была ее стихия: цирковой манеж, дерзкий маленький львенок и она, укротительница, единственная и неповторимая. Ей не раз приходилось устраивать подобный спектакль, но в тот день она превзошла себя.

– Всё? – спросила она, стоя перед ним в чем мать родила.

И он не выдержал, отвернулся.

– А теперь иди.

– Искупай меня, – пробормотал он.

Ей показалось, что она ослышалась.

– Что ты сказал?

– Ты меня не искупаешь?

Она расхохоталась:

– Вика, какой же ты еще ребенок!

Нонна накинула халат и повела его в ванную. Он сделался смирный как овечка. Тело у него было щуплое, все в шрамах, старых и совсем свежих. Ей хотелось спросить, откуда эти знаки доблести, но она не спросила. Нонна думала о том, что она моет ангела, вернувшегося с поля битвы, еще недавно мужественного и воинственного, а сейчас такого нежного и беззащитного. Она осторожно водила мягкой губкой, боясь сделать ему больно. Он покорно стоял под душем и так же покорно дал себя вытереть (промокнуть!) большим китайским полотенцем.

– Жаль, что ты не девочка, – сказала Нонна. – Катерину я до сих пор купаю.

Больше он ей визиты не наносил.

На Катеринин день рождения, в феврале, Нонна решила подарить ей плейер. Четырнадцать лет. Девушка на выданье! Когда она заикнулась о сумме, Вера Анисимовна даже слушать ее не стала. Еще чего выдумала, совсем девку избаловали. Нонна попробовала выбить кредит с боем и в ответ получила кукиш – хороший, жирный, с наманикюренным ногтем. МВФ, да и только! С Митрохиным тоже вышел облом, а Светка, палочка-выручалочка, как нарочно усвистала на юг.

Оставалось одно – переход. Как она и предполагала, на ее месте у колонны кантовалась фифа в меховом жакете из песца и брючках из лайкры от Миу Миу. На этой территории ей было делать нечего. Вика, пользовавшийся в этот день успехом,

выслушал ее рассеянно и велел прийти завтра. Она пришла, скорее по инерции, и опять он был занят. Оскорбленная таким приемом, Нонна круто развернулась, но ее окликнули.

– Вот, возьми, – Вика показал на невзрачную хозяйственную сумку, стоявшую у него в ногах.

– Что это?

– Бычки в томате, – он одарил ее своей фирменной покровительственной улыбочкой.

Еще не понимая, о чем идет речь, Нонна заглянула внутрь и увидела коробку с шарповским плейером. Она даже растерялась. Может, это такая злая шутка? Он ведь до сих пор на нее дуется за что-то. Еще бы знать – за что. Из этого замешательства ее вывел недовольный голос художника:

– Девушка, вы заслоняете натуру!

Чувствуя себя здесь лишней, Нонна подняла довольно тяжелую сумку и медленным шагом двинулась в сторону метро. Она была уверена, что он ее остановит. Перед тем как толкнуть стеклянную дверь, она обернулась – Вика колдовал над своим альбомом, напрочь забыв о ее существовании.

Плейер имел оглушительный успех. Только что не облизав его, Катерина снова упаковала свою новую игрушку и умчалась куда-то, где можно было оттянуться в кайф. Нонна вытащила из именинного торта наспех задутые свечи и спрятала нераспробованный торт в холодильник. Надо отнести Вике половину, вот кто обрадуется! А все же, с каких таких барышей купил он эту штуковину? Сидит на приступочке, такой важный. Прямо персидский шах.

Позвонив матери, Нонна устроилась в кресле перед телевизором и не заметила, как уснула. Разбудил ее сигнал, возвещавший об окончании эфира. Второй час ночи, а Катерины все нет. Неужели так трудно позвонить! Нонна нажала на кнопку пульта. Экран, шикнув как спичка в луже, погас. И через секунду, словно услышав ее упреки, зазвонил телефон.

– Ну наконец! – с облегчением закричала она в трубку.

И тут же лицо ее стало меняться. Она привстала в кресле и несколько раз кивнула, как будто звонивший мог ее видеть.

– Слышу, – подтвердила она, когда к ней вернулась речь. И, еще послушав, тихо положила трубку на рычаг.

Это случилось в подъезде его дома. Рядом нашли затоптанный альбом, на последней странице которого был ее телефон, рисунок – дождевая пыль из душа – и формула: В + Н = дырка от бублика.

Цейссовские очки

Ну хорошо. Учти, Ириша, ты обещала. Я это никому не рассказывала! Если ты проболтаешься Котляру… Ладно, не крестись. Короче. Помнишь, как ты меня привезла к нему в мастерскую? В свинарник, правильно. Я как увидела, что он сунул голову под кран, прямо над раковиной с грязной посудой за три года, меня чуть не вырвало. А этот матрас на кирпичах, с простынкой, которую последний раз меняли по случаю воссоединения Украины с Россией! Он ведь, кажется, из Киева, твой Сеня? Не понимаю, как ты могла спать с этим подонком. Не в то горло попало, это бывает. Огурчиком зажуй. Как я могла с ним спать? Сравнила! Это была летняя военная кампания, плавно перешедшая в зимнюю. И кто меня в нее втянул? Заседание военного трибунала в Нюрнберге объявляется открытым. Тишина в зале. Обвинение просит зачитать тайный пакт Молотова – Риббентропа. «Шестнадцатое августа одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Я, Ирина Ч., поспорила со своей подругой на бутылку коньяка, что через месяц колобок (он же Котляр Семен Абрамыч) от нее уйдет». Ладно, вот этого не надо. Напомнить тебе твои слова? «Папуаса цивилизовать нельзя. Не родилась еще та женщина, которая сумела бы объяснить папуасу простое русское слово из трех букв: д-о-м».