Женский чеченский дневник
Шрифт:
– Слона возьмем, – говорит Сергей, – напечатаем. А тебя фотокорреспондентом – нет.
– Давай, я еще что-нибудь поснимаю....
Ну, давай же, давай...
– Занимайся своими пленками...
Девяносто второй год. Наташа занимается своими пленками, а на Красной площади зарубежные артисты дают концерт в пользу чернобыльских детей. «Коммерсантъ» аккредитовал десятерых журналистов, снимают даже с воздуха – с вертолета. А Наташа со старым отцовским фотоаппаратом стоит в толпе зрителей, слушает, смотрит, ждет своей удачи. Где она? Может быть, порхает над толпой? Или машет ей рукой: «Наташа, иди сюда!»
Фотокорреспондент
– А ты что здесь делаешь?
– Да вот пришла послушать... Можешь меня за кулисы провести?
– Забирай мою аккредитацию, я уже ухожу, – он снял с шеи бейдж, отдал Наташе.
За оцеплением и за кулисами ее ждала удача, да, она была там. Наташа сразу узнала ее. Мини-юбки, черные колготки, шпильки, фиолетовая помада и меркантильность в глазах, подведенных густыми стрелками – так может выглядеть только удача на концерте зарубежных звезд в пользу чернобыльских детей. Так выглядели девушки, сбившиеся в стайку мини-юбок, – русские, красивые. Так выглядела сама Наташа – русская, красивая, в мини-юбке.
Она пристроилась удаче в хвост. Пошла за девушками к автобусу. Села в самом конце.
– А ты новенькая? – спросила одна, прилепляя жвачку к словам.
– А ты думала, старенькая? – ответила Наташа, тоже причмокивая, хотя жвачки у нее во рту не было. Вытянула ногу в черных капроновых чулках. Бежевые туфли на каблуках тридцать пятого размера. Ступня у нее маленькая, как копытце. Нога – красивая, как у Деми Мур. Ну, не старенькая же.
– Куда едем? – спросила Наташа.
– К Москве-реке. На корабле с зарубежными гостями поплывем, – ответила девушка через жвачку.
Удача полетела совсем низко. Можно было протянуть руку. Наташа протянула.
На корабле звезды ели, пили, сажали девушек на колени, лили шампанское рекой, оно пенилось, как вода Москва-реки, разрезанная носом корабля. Наташа вылила свой бокал в воду – «Пей, Москва, а я на работе не пью. Были розы, теперь бери шампанское – на». С корабля Москва показала ей свой третий лик. Теперь она была Moscow – икристой, игристой, доступной в любое время суток, отбросившей конечные ветки и оставив себе только центр, круглое такое местечко – теплое, насиженное, влажное от желаний иностранцев. Она была девушкой средних лет, готовой в любой момент уйти в жир или в худой сок. Все зависит от тебя. В общем, Moscow была проституткой, но не для всех.
Они хотели ущипнуть ее за мини-юбку. Ни-ни! Жестами раздевали ее. Не Москву, Наташу, хотя сейчас для них – для иностранцев – Наташа была Москвой.
– Д-давай! Д-давай! – говорили, давя на букву «д» английским акцентом.
– Че надо? – спрашивала Наташа у соседних миниюбок.
– Сиськи, говорит, ему покажи!
– Сорри, – по-русски перекатывала Наташа во рту двойное «р». – Ай донт спик инглиш, мистер. Пошел ты в жопу, коз-з-зел вонючий! Все равно ни хуя не понимаешь.
Старый отцовский фотоаппарат работал. Никто не обращал внимания – мини-юбка снимает на память, когда ей еще перепадет туда-сюда на корабле с шампанским и иностранцами по Москве-реке.
Следующий день. Guardian и «Коммерсантъ» публикуют ее фотографии, много фотографий, почти на каждой странице. Штатные фотографы предупреждают: «Ты на нашу территорию не суйся», а ей
– Сереж, ну, возьми ты меня фотокорреспондентом...
– Наташа, я столько раз тебе говорил: нет у тебя того, что нужно фотокорреспонденту...
Он отрывается от просмотрового столика. На нем уже новая съемка. В ежедневной газете, где люди, слова и фотографии поставлены на поток, сегодня – это уже вчера, удача улетает быстрее птицы.
– Что нужно для того, чтобы стать фотокорреспондентом?
– Во-первых, нужна своя профессиональная аппаратура. У тебя ее нет.
– Я куплю аппаратуру.
– Ты знаешь, сколько она стоит?
– Заработаю. Что нужно еще?
– А еще нужно быть мужчиной, – он наклонился над просмотровым столиком, подсвечивавшим негативы. Время не ждет – в ежедневной газете оно быстрее птицы. – Иди, займись своими пленками...
– Почему мужчиной?
– Нужно носить тяжелую аппаратуру, ездить на войну, регулярно получать по морде. Ты спроси у наших ребят, сколько раз им камеру били...
– Неужели нет ни одной женщины фотокорреспондента? – спрашивает она.
– В России нет, – задумался он, не отрываясь от негативов. – Хотя, пожалуй, одна есть, но по ней не разберешь – мужик она или баба...
– Аппаратуру я куплю, – проговорила Наташа, чувствуя во рту вкус колбасы и водки. – А ситуацию с тем, что женщина не может быть фотокорреспондентом, я... изменю...
– Ха-ха-ха...
Значит, шпалы класть, на стройке работать – это можно. Шпалы – значит, вполне себе женское занятие. А войну снимать – исключительно мужское, потому что мужчины – они крутые. Это они в России так придумали... А вот хрен вам!
– Сами занимайтесь своими пленками!
В девяносто втором ответ на вопрос «Где заработать денег?» отсылал только в одном направлении – на рынок. Азербайджанцы в Лужниках предлагали поработать «Машей» или «Наташей» на их «точках». Несложные подсчеты в уме – стоимость аппаратуры, поделенная на зарплату на рынке, плюс моральное унижение за «Наташу», достававшееся по низкой цене, и ей никогда не стать фотокорреспондентом.
Первая зима на рынке отличалась ото всех прежних московских зим. Сильнее всего мерзли пальцы на руках, но она все равно обрезала перчатки, чтобы удобней было считать деньги. Это была тяжелая работа, и каждое утро, просыпаясь в четыре утра от визга будильника, который врывался в сон исправно – ни минутой позже, она, болтая растворимый кофе в кружке на общей темной кухне, думала о том, что все глубже забирается в жопу Москвы, а профессия фоторепортера отходит все дальше на задний план, как линия горизонта на фотографии.
На рынке у нее была своя точка. Она сама себе стала и «Наташей», и азербайджанцем. У нее хватало сил, чтобы таскать тяжелые тюки с ширпортербом вьетнамского качества. Хватит сил и на то, чтобы поднять сумку с аппаратурой. Когда-нибудь...
Два года на рынке ее удача была птицей Феникс – то сжигала себя в костре из заработанных Наташей купюр, то снова возрождалась из кучи вьетнамского тряпья. Столько раз ее обманывали, обворовывали, делали из нее дуру, мечта вытягивала ее.
Купив аппаратуру за границей в девяносто четвертом, она ровно пять дней искала работу. На каждый день приходилось по одной редакции.