Женское детективное агентство № 1
Шрифт:
Он поднял на нее глаза, и она, растерявшись, отвернулась. Неужели он заметил, что она наблюдает за ним? Может быть. Подняв глаза, она бросила на него быстрый взгляд. На этот раз он улыбнулся и поднял брови. Потом, отшвырнув початок, поднял с земли трубу в футляре и направился к ней. Прешас застыла на месте, не в силах двинуться, как кролик перед удавом.
– Я видел тебя в автобусе, – сказал он. – Мне показалось, мы где-то встречались. Но я ошибся.
Прешас потупилась.
– Мы никогда не встречались, – ответила она. – Никогда.
Он
– Видишь ли, в этой стране рано или поздно встречаешься почти со всеми. Здесь нет чужих.
Она кивнула:
– Да, правда.
Возникла пауза. Потом он указал на футляр у своих ног:
– Это труба. Я музыкант.
Она посмотрела на футляр. На нем была наклейка: человек, игравший на гитаре.
– Ты любишь музыку? – спросил он. – Любишь джаз? Квеллу?
Подняв глаза, она увидела, что он по-прежнему улыбается.
– Да. Люблю.
– Я играю в оркестре, – сказал он. – В баре отеля «Президент». Можешь прийти и послушать. Я как раз иду туда.
До бара было всего минут десять. Он купил ей коктейль и усадил за столик в глубине зала, на единственный стул, чтобы никто к ней не подсел. Потом он играл, а она слушала, отдавшись во власть текучей манящей музыки, гордясь знакомством с этим человеком, тем, что она его гостья. Напиток оказался горьким, она никогда такого не пила, ей не нравился вкус алкоголя, но в барах положено пить, и ей не хотелось выделяться необычным поведением или молодостью.
Потом, когда оркестр ушел на перерыв, он подсел к ней за столик, и она заметила, что его глаза блестят от приложенных усилий.
– Сегодня я играл неважно, – сказал он. – Бывают дни, когда ты на подъеме, а бывают – совсем наоборот.
– По-моему, ты играл отлично.
– Не думаю. Я могу лучше. Бывают дни, когда труба сама поет. И тогда мне ничего не надо делать.
Люди смотрели на них, а несколько женщин критически ее разглядывали. Они хотят быть на моем месте, догадалась Прешас. Хотят быть рядом с Ноте.
После того как они ушли из бара, он посадил ее в последний автобус и помахал рукой, когда автобус тронулся. Она помахала в ответ и закрыла глаза. У нее теперь есть парень, джазист, он сам предложил ей увидеться в пятницу вечером в клубе Габороне. Оркестранты, сказал он, всегда берут с собой своих девушек, и она может встретить там интересных людей, важных людей, которых просто так на улице не встретишь.
Там, в клубе, Ноте Мокоти сделал ей предложение, и она приняла его, как ни странно, не сказав ни слова.
Оркестранты кончили играть, они с Ноте сидели в темноте, вдали от пьяных криков в баре. Он сказал:
– Я хочу жениться. И хочу жениться на тебе. Ты милая девочка и будешь хорошей женой.
Прешас ничего не сказала, потому что не знала, что ответить, и ее молчание было воспринято как согласие.
– Я поговорю с твоим отцом, – сказал Ноте. – Надеюсь, он не старомодный человек и не потребует за тебя стадо коров.
Старомодный,
Потом Ноте сказал:
– Скоро ты станешь моей женой, а теперь я покажу тебе, для чего нужны жены.
Она молчала. Вот как это бывает, подумала она. Он точно такой же, как те мужчины, о которых рассказывали ее подружки в школе – конечно, те, что были посговорчивее.
Он обнял ее и повалил на мягкую траву. Они лежали в темноте совсем одни, только из бара доносились смех и пьяные крики. Ноте взял ее руку, положил к себе на живот и оставил там, не зная, что с ней делать. Потом начал целовать Прешас – в шею, щеки, губы. Она слышала только биение его сердца и свое учащенное дыхание.
– Девушки должны этому научиться. Тебя кто-нибудь учил? – спросил он.
Прешас покачала головой. Она не научилась раньше, а теперь слишком поздно, подумала она. Она не будет знать, что делать.
– Я рад, – сказал он. – Я сразу понял, что ты девственница, а это очень хорошо для мужчины. Но теперь все будет по-другому. Сегодня. Сейчас.
Он причинил ей боль. Она просила его перестать, но он откинул ей голову назад и ударил по щеке. Но тут же поцеловал и извинился. Он все время толкал ее и царапал ногтями. Потом повернул к себе спиной, и снова причинил ей боль, и ударил поперек спины ремнем.
Прешас села и собрала свою измятую одежду. Она не хотела – даже если ему было все равно, – чтобы кто-нибудь их видел.
Она стала одеваться и тихо заплакала, застегивая блузку, потому что вспомнила отца. Она увидит его завтра на веранде, он станет рассказывать ей о своем стаде, и ему даже в голову не придет, что произошло с ней прошлой ночью.
Через три недели Ноте Мокоти сам посетил ее отца и попросил руки Прешас. Обэд ответил, что должен поговорить с дочерью, и, когда она приехала в следующий раз, он сел на стул, посмотрел на нее и сказал, что, если она не хочет, ей не обязательно выходить замуж. Те времена давно прошли. Ей вообще не обязательно выходить замуж, сегодня женщина имеет право жить самостоятельно – таких женщин становится все больше.
После этих слов Прешас могла бы отказаться от замужества, этого и хотел от нее отец. Но она не стала отказываться. Она жила ради встреч с Ноте Мокоти. Хотела выйти за него. Она понимала, что он нехороший человек, но думала, что сможет его изменить. К тому же оставались темные моменты их отношений, удовольствие, которое он получал от нее и к которому она привыкла. Ей это нравилось. Ей было стыдно даже вспоминать об этом, но нравилось то, что он делал: ее унижение, его настойчивость. Она хотела быть с ним, хотела ему принадлежать. Это было как горький напиток, который снова и снова тянет выпить. И разумеется, она почувствовала, что беременна. Этого еще нельзя было сказать наверняка, но она чувствовала ребенка Ноте Мокоти у себя внутри – крошечную трепещущую пташку глубоко внутри.