Женское счастье
Шрифт:
Привезенные Татьяной продукты внимательно разглядывали, сообща определяли, что пойдет на обед, что на ужин, а что – для непременного чаепития перед экраном телевизора…
– Скажи, а зачем ты на себе тащишь то, что можно купить в магазине при станции? – спросила Ирина, когда продукты была разложены по местам и они остались одни.
Подруги, устроившись на ступеньках крыльца, грызли семечки. Шелуху они аккуратно складывали в банку из-под кофе. «Пойдет на дренаж для горшечных цветов», – пояснила Ирина.
– Ну а вдруг там чего-то не будет? –
– Купишь в другой раз. Сейчас очень сложно умереть от голода. Были бы деньги…
Ирина была права. Но тогда пришлось бы менять привычный образ жизни – все эти чуть ли не ежедневные пробежки по магазинам, списки продуктов на клочках бумаги, ощущение Деда Мороза, достающего из мешка подарки…
– Наверное, я, как паровоз, езжу только по проложенным рельсам, не свернуть в сторону.
– А хотелось?
– Чего – хотелось?
– Свернуть…
Татьяна задумалась. Даже самые близкие люди не знали о ее тайном пристрастии к заоблачным мечтаниям, и сейчас было не время в них признаваться. Впрочем, она вообще не собиралась в них когда-либо и кому-либо признаваться.
– Ну, любой женщине хочется перемен к лучшему в жизни, – уклончиво ответила она и ловко сменила тему: – Взять, например, тебя, Ирка. Ты всем довольна?
– Положа руку на сердце?
– Именно так!
Подруга призадумалась, и вид у нее стал грустный.
– Хочу нечаянной радости! Чуда там, где его ничто не предвещает!.. Но, увы, мне это не светит. Я знаю наперед, кто и что мне скажет в той или иной ситуации, как Сева обнимет, приласкает, что ответит Нинка, когда я спрошу, как у нее дела… Эх! Кажется, только жить начала, а уже все пережито, все перечувствовано! – чуть ли не с отчаянием воскликнула Ирина. – И самое обидное – так это ласково-пренебрежительное отношение к моим поделкам. Когда я занималась в художественной студии при Доме пионеров Москворецкого района, папа любил повторять: «Рисуй, рисуй, роднуленька» – и говорил это с гордостью. Нет уже ни Дома пионеров, ни папы, а фраза в семье прижилась, только уже с ироничным оттенком. Ни разу не помню, чтобы мою задумку приняли на ура, не говоря уже о помощи. Ты не поверишь, но я ощущаю себя лазутчиком в стане противника…
– В чем-то мы с тобой похожи, подруга, но у тебя хоть муж есть, какая-никакая, а личная жизнь. – Татьяна вздохнула и, грустно усмехнувшись, продолжила: – Ведь если тебя послушать, на ум приходит лишь одно: с жиру баба бесится, не иначе.
Ирина мгновенно ощутила угрызения совести. Вот уж кому жаловаться на жизнь, так это Таньке, а она чуть ли не волосы на себе рвать собралась!
– Прости меня, – просто сказала она и обняла Татьяну. – Ты права…
Подруга улыбнулась в ответ:
– Мне не за что прощать тебя. Ты тоже, по-своему, права.
Они замолчали и стали прислушиваться к звукам ночи. Но стрекотание сверчков и шорох ветерка в листве внезапно перекрыл треск стрельбы, угрозы, выкрикиваемые истошными голосами, и душераздирающие стоны.
– Так, решили смотреть
– Полагаю, наши дамы не раздумывая взяли бы в руки по «калашникову» и пошли штурмовать базу террористов, если бы твой супруг их позвал, – усмехнулась Татьяна. – Нет, погоди-ка, кто-то, кажется, возроптал.
С террасы действительно донесся недовольный голос Анны Дмитриевны:
– Ну что за удовольствие смотреть, как один мужик нещадно колошматит другого?
– Все происходит строго по законам жанра, – авторитетно пояснил Сева. – Тот, кого бьют, положительный герой. Он и пальцем не пошевельнет, пока на нем не останется живого места.
– А с какой стати?
«В самом деле, с какой?» – подумала Ирина и стала заинтересованно ждать ответа мужа.
– Ну, возможно, таким образом он дает время отрицательному герою осознать всю неприглядность своего поведения, – предположил Сева.
– А пока пусть подручные негодяя убивают всех, кто на глаза попадется, да?
Известный в прошлом журналист бархатисто рассмеялся:
– Ну кто же воспринимает всерьез все эти перестрелки и поножовщину?
– Малышня всякая, у которой мозгов нету, вот кто! – отрезала повариха.
– Слышала? – Татьяна легонько ткнула подругу в бок.
Та кивнула:
– И я на стороне Анны Дмитриевны. Пойдем туда, где потише.
Они поднялись и вышли за калитку. Улицу освещал свет из окон домов да круглая луна со звездами.
Подруги шли не спеша, говорили о всяких пустяках, старательно обходя темы, которые могли бы доставить обеим неприятные переживания. Когда, вроде бы ненароком, оказались возле бывшей дачи Семеновны, как по команде, скосили глаза.
Из сарайчика доносились звуки продолжающейся знакомой перестрелки. Какой-то мужчина сидел напротив дверного проема и, видимо, наблюдал за тем, что происходит на экране.
Был это Гоша или же его напарник Василич, Татьяна разобрать не смогла, но тут же вспомнила о своем небольшом приключении. Сейчас испытанный тогда страх показался ей беспричинным, а воспоминание о том, как ее подвезли на машине чуть ли не до дома, напротив, приятно щекочущим нервы. Очень захотелось рассказать о затормозившем возле нее джипе, о сумке, выхваченной… нет, взятой из рук и…
– Господи, сумка, она же осталась у Гоши в машине, – потрясенно пробормотала Татьяна себе под нос. – Как же я могла забыть о ней? Точно безмозглая…
– Ты что-то сказала? – спросила Ирина, шедшая рядом.
– Нет, это я так, вспомнила слова одной детской песенки. – Татьяна делано рассмеялась. – Помнишь: «В траве сидел кузнечик…»
– «Совсем как огуречик», – продолжила Ирина и предложила: – Споем?
– Нет, лучше пойдем домой, а то я что-то устала.
Она знала, что надо выручать сумку, но не знала, как это сделать. Ни о чем другом сейчас думать и говорить Татьяна просто не могла.