Жены и дочери
Шрифт:
— Да, я до сих пор не различаю долготу и широту. Меня всегда озадачивало, какая из них перпендикулярная, а какая горизонтальная.
— Тем не менее, уверяю вас, — продолжила ее мать, скорее обращаясь к Осборну, — что она изумительно запоминает стихи. Я слышала, как она читает «Шильонского узника» [68] с начала до конца.
— Думаю, нам будет довольно скучно слушать, как она читает, — заметил мистер Гибсон, улыбаясь Синтии, которая посмотрела на него взглядом обоюдного понимания.
68
«Шильонский
— Ах, мистер Гибсон, я уже поняла, что у вас не лежит душа к поэзии, а Молли — ваше собственное дитя. Она читает такие серьезные книги — все о явлениях и вычислениях, со временем она превратится в синий чулок.
— Мама, — сказала Молли, краснея, — вам кажется, что это серьезная книга, потому что в ней описываются разнообразные ячейки в сотах пчел. Но она вовсе не такая серьезная. Она очень интересная.
— Не волнуйтесь, Молли, — сказал Осборн. — Я поддерживаю синих чулков.
— А я возражаю против разграничения, о котором вы говорите, — сказал Роджер. — Книга не серьезная, ergo, [69] очень интересная. И все же, книга может быть серьезной и интересной.
— Если вы собираетесь спорить и использовать латынь, я думаю, что нам пора покинуть комнату, — ответила миссис Гибсон.
— Давайте не будем убегать, мама, словно нас покусали, — сказала Синтия. — Хотя это может быть логично, я, например, могу понять, что только что сейчас сказал мистер Роджер Хэмли. И я прочитала какую-то книгу Молли, и неважно, серьезная она или нет, мне она показалась интересной — намного интересней, чем для меня оказался «Шильонский узник». Я переставила «Узника», чтобы освободить место для «Джонни Джилпина», [70] моей любимой поэмы.
69
ergo — с лат.итак, следовательно.
70
«Джонни Джилпин» — комическая сказка в стихах Уильяма Купера (1731–1800) в отличие от драматической поэмы Байрона о политических и религиозных пытках в Женеве 16 в.
— Как ты можешь говорить такую чепуху, Синтия? — спросила миссис Гибсон, когда девушки следовали за ней наверх. — Тебе известно, что ты не неуч. Очень хорошо не быть синим чулком, потому что благородным людям не нравятся подобные женщины, но принижать себя и противоречить всему тому, что я рассказала о твоей любви к Байрону, поэтам и поэзии… и к тому же перед самим Осборном Хэмли.
Миссис Гибсон говорила довольно сердито.
— Но мама, — ответила Синтия, — я либо неуч, либо нет. Если да, то я поступила правильно, признав это. А если нет, то он болван, если не понял, что я шучу.
— Что ж, — произнесла миссис Гибсон, немного озадаченная этими словами, и, желая, чтобы их пояснили.
— Только если он болван, то его мнение обо мне ничего не стоит. Поэтому, в любом случае, это ничего не значит.
— Ты очень озадачила меня своей чепухой, дитя. Молли стоит
— Я вполне согласна с тобой, мама, — призналась Синтия, поворачиваясь и беря Молли за руку.
— Да, но ей не следует такой быть, — сказала миссис Гибсон, все еще раздраженно. — Подумай, какие у тебя есть преимущества.
— Боюсь, я бы скорее предпочла быть неучем, чем синим чулком, — сказала Молли, это определение немного обеспокоило ее и все еще терзало.
— Тише! Они идут, я слышу, как хлопнула дверь столовой. Я никогда не считала тебя синим чулком, дорогая, поэтому не сердись. Синтия, милая, где ты достала эти прекрасные цветы… кажется, анемоны? Они тебе так к лицу.
— Давай, Молли, не будь такой серьезной и задумчивой, — воскликнула Синтия. — Разве ты не понимаешь, что маме хочется, чтобы мы улыбались и выглядели привлекательными.
Мистеру Гибсону пришлось уехать к пациентам, а молодые люди были только рады подняться в уютную гостиную. Там ярко горел камин, стояли небольшие удобные кресла, которые при небольшом количестве гостей можно было расставить вокруг очага. Добродушная хозяйка, милые, приятные девушки. Роджер неторопливо прошел в угол, где стояла Синтия, играя с экраном.
— В Холлингфорде скоро будет благотворительный бал? — спросил он.
— Да, в пасхальный вторник, — ответила она.
— Вы идете? Я имею в виду именно вас.
— Да, мама собирается взять меня и Молли.
— Вам очень понравится… что вы пойдете вместе?
Впервые за время этого короткого разговора она взглянула на него — настоящее, неподдельное удовольствие светилось из ее глаз.
— Да, то, что мы пойдем вместе, сделает вечер приятным. Без нее было бы скучно.
— Вы с ней большие друзья? — спросил он.
— Я никогда не думала, что могу кого-то полюбить так сильно… я имею в виду девушку.
Она вложила в последнюю оговорку все простодушие сердца, и со всем простодушием он понял это. Он подошел чуть ближе и немного понизил голос.
— Мне так хотелось знать. Я так рад. Я часто задавал себе вопрос, как вы поладите.
— Неужели? — спросила она, снова взглянув на него. — В Кэмбридже? Должно быть, вы очень любите Молли.
— Да. Она долго жила с нами, и в такое время. Я считаю ее почти сестрой.
— А она очень любит всех вас. Кажется, я узнала вас всех, слушая, как она много говорит о вас. О всех вас! — повторила она, делая ударение на слове «всех», чтобы показать, что это относится, как к мертвым, так и живым. Роджер молчал минуту или две.
— Я не был знаком с вами даже понаслышке. Поэтому вы не должны удивляться, что я немного боялся. Но как только я увидел вас, я узнал, как это должно быть, и это стало таким облегчением.
— Синтия, — позвала миссис Гибсон, которая посчитала, что младший сын уже вполне получил свою долю тихого, доверительного разговора, — подойди сюда и спой ту короткую французскую балладу мистеру Осборну Хэмли.
— Про какую балладу ты говоришь, мама? «Tu t'en repentiras, Colin»? [71]
71
«Tu t'en repentiras, Colin» — с фр.«Ты пожалеешь об этом, Колин».