Жены и дочери

Гаскелл Элизабет

— Я не знаю, что умею делать, — ответил он довольно жалобно. — Мне хотелось бы быть полезным, но я не знаю, как это сделать. И мой нрав не подходит исключительно для украшений. Боюсь, вы должны оставить меня в покое. Кроме того, я ужасно измотан расспросами и бесцеремонным обращением этих двух добрых докторов.

— Вы же не хотите сказать, что они набросились на вас после ланча?! — воскликнула Молли.

— Да, именно так и было. И они могли бы продолжать до сих пор, если бы своевременно не вошла миссис Гибсон.

— Я думала, мама вышла некоторое

время назад, — сказала Синтия, услышав отголоски разговора, поскольку порхала туда-сюда среди цветов.

— Она вошла в гостиную не более пяти минут назад. Она нужна вам, я вижу, как она пересекает холл в эту самую минуту? — и Осборн привстал.

— О, вовсе нет, — ответила Синтия. — Только она, кажется, так торопилась выйти, что я подумала, будто бы она давно ушла. У нее было поручение от леди Камнор, и она полагала, что смогла бы справиться с ним, если бы повидалась с экономкой, которая всегда бывает в городе по четвергам.

— Семья приедет в Тауэрс этой осенью?

— Полагаю, что да. Но я не знаю, меня это мало заботит. Они не слишком любезны со мной, — продолжила Синтия, — и поэтому полагаю, что я не столь великодушна, чтобы быть любезной с ними.

— Я бы подумал, что такой очень редкий недостаток, как неодинаковое отношение к людям, вызвал бы у вас интерес к ним, как к выдающимся личностям, — сказал Осборн с галантностью.

— Разве это не комплимент? — спросила Синтия спустя минуту притворного раздумья. — Если кто-то делает мне комплимент, пожалуйста, пусть он будет коротким и ясным. Я слишком глупая, чтобы находить в них скрытый смысл.

— Тогда то, что вы предпочитаете, это слова «вы очень милы» или «у вас очаровательные манеры». Теперь я горжусь тем, как деликатно заворачиваю свою лесть.

— Тогда не будете ли вы любезны записать ваши слова, а я на досуге разберу их.

— Нет! Это было бы слишком хлопотно. Я пойду вам навстречу и к следующему разу научусь ясности.

— О чем это вы оба говорите? — спросила Молли, опираясь на легкую лопату.

— Мы лишь обсуждаем, как лучше всего отпускать комплименты, — сказала Синтия, снова взяв корзину для цветов, но не удаляясь, чтобы слышать разговор.

— Во всяком случае, я совсем их не люблю, — заметила Молли. — Но, возможно, дело в том, что для меня виноград еще не созрел, — добавила она.

— Чепуха! — ответил Осборн. — Рассказать вам, что я слышал о вас на балу?

— Или мне вызвать мистера Престона, — сказала Синтия, — чтобы опередить вас? Повернешь кран, и в одно мгновение заструится целый поток приятных слов, — ее губы искривило презрение.

— О тебе, возможно, — сказала Молли, — но не обо мне.

— О любой женщине. Это его представление о том, как быть любезным. Если позволишь мне, Молли, я проведу эксперимент, и ты увидишь, какой будет успех.

— Нет, прошу, не надо, — поспешно попросила Молли. — Он мне так не нравится!

— Почему? — спросил Осборн, ее горячность вызвала в нем любопытство.

— О! Я не знаю. Кажется, он никогда не знает, что ты чувствуешь.

— Ему было бы все равно, даже если бы он знал, — заметила Синтия. — Он бы мог узнать, но не желает.

— Если он предпочтет остаться, его не будет заботить, нуждаются в нем или нет.

— Продолжайте, это очень интересно, — сказал Осборн. — Это похоже на строфу и антистрофу в греческом хоре. Прошу, продолжайте.

— Разве вы не знакомы с ним? — спросила Молли.

— Да, я его видел, думаю, как-то раз нас представили друг другу. Но вы знаете, мы в Хэмли намного дальше от Эшкома, чем вы здесь, в Холлингфорде.

— Но он приезжает занять место мистера Шипшэнкса и будет жить здесь, — сказала Молли.

— Молли! Кто тебе это сказал!? — спросила Синтия совершенно иным тоном, нежели говорила до сих пор.

— Папа. Разве ты не слышала? О, нет, это было утром до того, как ты спустилась. Папа вчера встретил мистера Шипшэнкса, и тот рассказал ему, что все улажено: весной до нас доходили слухи об этом.

После этих слов Синтия замолчала. Вскоре она сказала, что собрала все цветы, какие хотела, и что жара слишком сильная, и она пойдет в дом. А затем ушел и Осборн. Но Молли поставила перед собой задачу — выкопать те корнеплоды, что уже отцвели, и высадить на их места несколько клумбовых растений. Закончив работу, усталая и разгоряченная, она поднялась наверх отдохнуть и сменить платье. По привычке она поискала Синтию; на тихий стук в дверь напротив ее собственной комнаты не последовало ответа, и, думая, что Синтия должно быть уснула и лежит неукрытая на сквозняке открытого окна, она тихо вошла внутрь. Синтия лежала на кровати, словно бросилась на нее, не заботясь о непринужденности и удобстве позы. Девушка была неподвижна, и Молли, взяв шаль, подошла, чтобы накрыть ее, когда та открыла глаза и произнесла:

— Это ты, милая? Не уходи. Мне нравится знать, что ты здесь.

Она снова закрыла глаза и еще несколько минут оставалась неподвижной. Затем, вскочив, она села и, откинув волосы со лба и горящих глаз, внимательно посмотрела на Молли.

— Ты знаешь, о чем я думала, милая? — спросила она. — Я думаю, что пробыла здесь достаточно долго и что мне лучше пойти в гувернантки.

— Синтия, что ты имеешь в виду? — спросила ошеломленная Молли. — Ты спала… тебе приснился сон. Ты переутомилась, — продолжила она, присаживаясь на кровать и взяв вялую руку Синтии, мягко ее погладила — так, как это делала ее мать когда-то, — видя это, мистер Гибсон часто гадал про себя, был ли то наследственный инстинкт или давнишнее воспоминание о нежных ласках умершей матери.

— О, какая ты хорошая, Молли. Интересно, если бы меня воспитали так же, как тебя, была бы я такой же хорошей? Но меня бросили.

— Тогда не уезжай и больше не будешь брошена, — мягко сказала Молли.

— О, милая! Мне лучше уехать. Понимаешь, никто не любит меня так, как ты и твой отец… верно, Молли? Так тяжело уезжать.

— Синтия, я уверена, ты не в себе, или еще не совсем проснулась.

Синтия села, обхватив колени руками, и уставилась в пустоту.