Жернова. 1918-1953. Книга девятая. В шаге от пропасти
Шрифт:
– Думаю, дня три-четыре.
– Хорошо. Надеюсь, за это время немцы Москву не возьмут. – И вдруг раздраженно: – А ваш Конев – тоже хорош: проморгал обходной удар немцев, не смог вовремя отвести войска на новые позиции. Разве это командующий фронтом! Он и армией-то командовал кое-как: под Витебском растерял все свои корпуса и дивизии, которые разбежались кто куда, на Духовщину двигался еле-еле, по нескольку сот метров в день. А если его войска брали какую-нибудь деревушку, так шуму по этому случаю было столько, будто Конев взял Смоленск, – и Сталин ткнул пальцем в газету, где выделялся броский заголовок: «Войска командира Конева гонят немцев с нашей земли!» – Тут впору писать, что немцы гонят Конева, а не он их, – произнес Сталин в сердцах. – Там теперь комиссия Гоко работает, она его под трибунал подведет. И поделом! Еременко тоже… Хвастун и трепач! «Мы этому
Жуков набрался смелости, возразил:
– У немцев богатый опыт ведения войны, товарищ Сталин. Они хорошо координируют действия всех родов своих войск. При этом чуть ли ни главной фигурой в тактическом плане у них считается командир роты. В отличие от них наш командир роты лишь слепой исполнитель воли вышестоящего начальства. Зачастую он не способен оценить местность, силы противника, найти наилучший способ ведения боя. Его функции сведены к тому, чтобы, получив приказ, поднять людей в атаку. И это почти все. К сожалению, мы учимся почти исключительно на своих ошибках. Но кое-кому и такая учеба не впрок. – И заключил, сглаживая остроту своих слов: – У всех у нас нет опыта такой войны, издержки неизбежны.
– Ваша учеба слишком дорого нам обходится, – проворчал Сталин и решительно заключил: – Поезжайте немедленно к Шапошникову, а затем в штаб Резервного фронта. Загляните и к своему Коневу. Разберитесь на месте, а там посмотрим… Звоните в любое время суток. Надеюсь получить от вас четкие ответы, где наши войска, а где противника. Но главное о том, что нужно сделать, чтобы немцы все-таки Москву не взяли.
– Я постараюсь, товарищ Сталин, – вытянулся Жуков, выдвинув вперед свой раздвоенный подбородок.
Глава 13
Маршал Шапошников вышел из-за стола, протянул генералу Жукову руку. Затем показал на большую карту, висящую на стене. Произнес усталым голосом:
– Мне звонил товарищ Сталин, приказал обрисовать вам сложившуюся обстановку без всяких прикрас. Я, может быть, и захотел бы приукрасить, – горько усмехнулся Шапошников, – да обстановка на Западном, Резервном и Брянском фронтах такова, что как ни приукрашивай, а лучше она выглядеть не станет. Обстановка действительно очень тяжелая. Я бы даже определил ее как критическую. Мы стоим у края пропасти – до нее всего один шаг. И я нисколько не преувеличиваю, Георгий Константинович. Ни Конев, ни Буденный, ни Еременко не дают в Генштаб исчерпывающей информации ни о своих войсках, ни о войсках противника. От Еременко и Буденного мы вообще уже несколько дней не получаем никаких сведений. И не знаем, где они находятся. Немцы передают, что взяли в плен несколько сот тысяч красноармейцев и командиров. В том числе несколько генералов. Они перечислили их фамилии и звания. Я думаю, что количество пленных они преувеличили, но все-таки, увы, эти цифры близки к истине. Боюсь, что мы можем получить тот же результат, что и на Юго-Западном фронте. Посудите сами: немцы рвутся к Ржеву, они большими силами подошли к Юхнову, наши войска отходят в расходящихся направлениях: одни на северо-восток на Ржев и Калинин, другие на юго-восток в сторону Калуги. Войска Брянского фронта находятся в тактическом окружении. Окружение грозит войскам Западного и Резервного фронтов. Надо что-то решать, а у нас никаких данных от командования фронтов.
И Шапошников обеими руками потер себе виски, затем пригладил редкие волосы, разделенные прямым пробором.
Жуков искоса глянул на него по-птичьи, отметив, что старик, похоже, болен: лицо вытянулось и осунулось еще больше с тех пор, как он видел маршала в последний раз. Но щадить его Жуков не собирался.
– Как так вышло, – спросил он своим скрипучим голосом, – что ни Генштаб, ни фронтовое командование не смогли определить основные направления удара противника?
– Честно говоря, Георгий Константинович, я и сам не могу понять, как мы обмишурились, – развел Шапошников руками. – Теперь, когда мы стоим перед свершившимся фактом, я понимаю, что были довольно веские данные и за то, что противник может ударить по флангам, и за то, что попрет напролом по кратчайшему пути. Тем более что и пленные, и разведка подтверждали именно это намерение немцев… – Шапошников помолчал, затем продолжил, решив, видимо, высказаться до конца. – Когда выяснилось, что немцы ударили по флангам, я пошел к Сталину… только это между нами… и сказал, что надо отводить войска, иначе они попадут в котел. Но неопровержимых данных у меня не было, и Сталин не согласился. Он посчитал, что противник таким образом хочет распылить нашу группировку. И данные авиаразведки как будто подтверждали эту точку зрения. Теперь-то понятно, что немцы ловко ввели нас в заблуждение. Они настолько плотно прикрыли своей авиацией ударные танковые колонны, что наши самолеты-разведчики прорваться через этот заслон не могли. Зато бои западнее Вязьмы велись как бы напоказ, без видимого прикрытия с воздуха.
– Голиков и раньше легко поддавался на провокации, – заметил Жуков, вспомнив, как начальник Главного разведуправления Красной армии доказывал незадолго до войны, что Гитлер готовится к высадке на Британские острова, а концентрация его войск на наших границах есть отвлекающий маневр, рассчитанный на англичан. Но предаваться разбору, кто виноват, времени не было, и Жуков спросил: – Так что с войсками Западного фронта, Борис Михайлович? Не пора ли им занимать Ржевско-Вяземскую линию обороны?
– Мы уже отдали такой приказ, Георгий Константинович. Но немецкие войска явно опережают наши в темпах продвижения. Боюсь, наши не успеют. Войска Западного и Резервного фронтов перемешались. Полнейшая неразбериха. Порученцы Генштаба находят иногда полки и батальоны в самых неожиданных местах. К тому же полностью деморализованные. В то же время мы готовим Можайскую линию обороны. Там работают десятки тысяч москвичей и жителей окрестных городов и деревень. Однако занимать эту линию пока нечем. Вся надежда на то, что армии фронтов все же избегнут окружения даже если не успеют занять Ржевско-Вяземскую, то успеют хотя бы на Можайскую линию обороны. Мы потребовали от командующих окруженными армиями ускоренного движения к Вязьме.
– А что Конев и Буденный?
– Буденного мы не можем найти уже четвертый день, его штаб в Медыне, километрах в двухстах от фронта. Что касается Конева, то туда направлена комиссия ГКО во главе с Ворошиловым. Разбираются. Судя по всему, ему подыскивается замена. Сами понимаете…
– Понимаю. Думаю, что Западный и Резервный фронты надо объединить под единым командованием. Возможно, и Брянский тоже. Это первое. Второе – срочно готовить резервы для Можайской линии обороны. – Жуков выпрямился, пошевелил плечами. – Выделите мне двух-трех офицеров Генштаба для связи, хорошо знающих театр военных действий. Мне нужна машина с хорошей проходимостью. И человек десять охраны – мало ли что. Хорошо бы иметь радиостанцию, но это слишком громоздко.
– Машины и охрана уже вас ждут, – подхватил Шапошников. – Офицеры для связи – тоже. Что касается радиостанции, то с этим сложнее. Придется опираться на проводную связь.
– Что ж, поеду, посмотрю на месте. Лучше, как говорится, один раз увидеть, чем десять раз услышать, – без тени улыбки произнес Жуков. Пообещал: – Буду держать с вами связь. По возможности. – Тиснул руку Шапошникову и пошел вон из кабинета.
Шапошников смотрел ему вслед, пока за Жуковым не закрылась дверь. Затем достал из ящика стола порошки, высыпал в рот, налил в стакан воды, запил, поморщился и долго еще стоял перед картой, поглаживая рукой грудь под кителем, – там, где неровно, с перебоями билось его уставшее сердце.
Ах, если бы Сталин внимал его, Шапошникова, предупреждениям! Ведь ясно же было даже по тем отрывочным сведениям, что немцы применили свои излюбленные клещи, охватывая ими армии Западного фронта, сбившиеся на весьма ограниченном пространстве. Но Сталин верит не начальнику Генштаба и его выкладкам, а своей интуиции. Или бог знает, чему там еще. Правда, последние дни он все чаще стал советоваться, слушает внимательно, но мало что понимает в военном деле, и ему всякий раз приходится все разжевывать до мельчайших деталей, как какому-нибудь лейтенанту. Если дела пойдут и дальше таким же образом, беды не миновать. К тому же Сталин ложится поздно, почти под утро, и никто из руководства не ложится раньше его; встает он часа в два по полудни, не выспавшиеся люди вынуждены работать, собирать и осмысливать информацию, принимать решения и ждать, когда Сталин проснется, чтобы эти решения утвердить. Обстановка же на фронтах за это время успевает поменяться, данные оттуда устаревают, а новые поступят только к вечеру, в результате чего мы постоянно запаздываем в принятии ответных мер почти на сутки, потому что ни один вопрос без окончательного утверждения Верховным Главнокомандующим не решается. И ведь не скажешь ему: «Товарищ Сталин, ложитесь спать, как все нормальные люди, и начинайте рабочий день тоже, как все, тогда и решения будут приниматься вовремя».