Жернова. 1918-1953. Книга девятая. В шаге от пропасти
Шрифт:
Дверь решительно отворилась – и в кабинет, где совсем недавно сидел секретарь райкома партии, сбежавший вместе со всей остальной властью несколько дней назад, вошел генерал армии Жуков, который должен быть в Ленинграде, а не здесь, в северо-восточных пределах Калужской области.
Жуков подошел к столу, снял фуражку, бросил ее на карту, протянул руку Буденному.
– Здравствуйте, Семен Михайлович. Нашел вас совершенно случайно.
– Да вот… – замялся Буденный, переводя дух: Жукова Сталин не пошлет арестовывать Буденного: не та фигура. Да и не с этого бы он начал. И маршал, ткнув пальцем в карту, произнес извиняющимся тоном: – Разбираюсь в обстановке. Уж больно запутанная
Жуков глянул на карту и понял, что карта устарела на несколько дней, что в ней и сам господь бог не разберет, где и что сейчас происходит. Но у него не было ни желания разбирать с кавалерийским маршалом сложившуюся обстановку, ни времени.
– Сталин просил меня передать вам, чтобы вы прибыли в штаб Резервного фронта и связались со Ставкой, – сообщил он и спросил: – Где сейчас противник, знаете?
– Позавчера чуть ни нарвались на него за Юхновым. Еле ноги унесли. Юхнов, скорее всего, уже у немцев. Думаю, не сегодня завтра их танки появятся и здесь.
– Ладно, разберемся, – буркнул Жуков себе под нос, тиснул Буденному руку и покинул кабинет.
Глава 16
Восточнее Юхнова шел бой. Пограничники и курсанты подольских военных училищ, вооруженные винтовками, буылками с горючей смесью и гранатами, при поддержке немногочисленной артиллерии второй день, закрепившись на восточном берегу реки Угры, отбивали атаки немцев, пытавшихся переправиться через реку и восстановить взорванный мост. Жуков понял, что долго они здесь не продержатся, а других войск поблизости нет. Правда, в лесу за Медынью он неожиданно обнаружил танковую бригаду, томящуюся без дела в ожидании приказа, о которой, судя по всему, забыли. Жуков приказал командиру бригады занять оборону по реке Шаня и удерживать противника сколь возможно долго, а сам отправился в район Калуги, где, по слухам, дрались части Пятой стрелковой дивизии и остатки Сорок третьей армии.
Да, дрались, и тоже почти без артиллерии, не говоря о танках и авиационном прикрытии. И, разумеется, без связи со штабом фронта, без руководства, дрались потому, что не могли не драться. Однако и здесь они долго не продержатся, отступят, но сколько их отступит, и дадут ли немцы им отступить – еще вопрос. Следовательно, надо срочно подтягивать резервы откуда можно и сосредоточивать их на Можайской линии обороны, иначе немец беспрепятственно дойдет до самой Москвы.
Вечерело. Возвращались назад. Проезжая Детчино, увидели во дворах красноармейцев. Иные были ранены, но большинство выглядели здоровыми, хотя и порядком изможденными.
– Спроси у них, что за часть, – приказал Жуков лейтенанту из собственной охраны.
Тот выбрался из машины, подошел к небольшой группе, толпящейся возле колодца.
– Товарищи бойцы! Вы из какой части? – спросил лейтенант.
– Из разных, – неохотно ответил один из них.
Другой, постарше, с сержантскими треугольничками в петлицах, пояснил:
– Из окружения мы, велели идти на сборный пункт. Вот и идем. – И вдруг озлобленно: – Вот и идем, как скоты! Ни тебе пожрать, ни тебе чего! Начальство укатило, шкуру спасает, а мы, значит, сами по себе! Это что, армия? Говно это, а не армия! Фриц нас лупит в хвост и гриву, а нам и стрелять нечем. Докомандовались, мать вашу в портянку! Так и скажи своему начальнику. А то, вишь ты, сидит себе кум королю, вылезть и с народом поговорить – ему не с руки. А тоже: советская власть! Куда там! Тьфу!
– Вы эти паникерские разговоры бросьте, товарищ сержант! – вспыхнул лейтенант. – Там, под Калугой, ваши товарищи насмерть бьются…
– Ты-то не шибко бьешься. Ты-то пристроился начальству сапоги чистить, а еще указываешь нам, что и куда. Пошел к …ой матери!
– Да я вас… – побледнел лейтенант и хватанул рукой за кобуру.
Но сзади прозвучал резкий голос Жукова:
– Лейтенант, отставить!
Лейтенант оборотился.
Жуков стоял возле машины, фуражка на глаза, тяжелый раздвоенный подбородок устремлен вперед. Он стоял, широко расставив ноги, руки за спину, во всей его плотной фигуре чувствовалась властная сила – и красноармейцы невольно подтянулись и молча уставились на незнакомого генерала.
– Как твоя фамилия? – спросил Жуков, не отрывая взгляда от пожилого сержанта.
– Чебрецов, товарищ генерал. Командир отделения тысяча двести сорокового полка триста пятьдесят восьмой стрелковой дивизии. Идем аж с-под Вязьмы. Прошлой ночью проскочили мимо немца, вышли к своим. Теперича нам велено идти в Наро-Фоминск, там, сказывали, сборный пункт, энкавэдэ проверит, кто есть кто, и отправит по частям.
– А где ваше оружие?
– А забрали. Сказали, что в частях нехватка, а нам новое дадут.
– Сколько вас? Командиры есть?
– Человек сто пятьдесят. Из командиров никого нету, товарищ генерал. Был капитан, так он раненый, уехал вперед. Сами по себе идем. – И, зло усмехнувшись: – Христарадничаем.
– Где фронт переходили?
– У Климова Завода,
– Немцев видели?
– У Климова Завода, считай, никаких немцев нету. Одни заградотряды на мотоциклах и бронетранспортерах. А по шоссе много танков в эту сторону двигалось – это видели.
– А наши части там есть?
– Рота какая-то в окопах сидит, старший лейтенант командует. И тот не знает, что ему делать: дальше сидеть или отходить. Им винтовки и немецкие автоматы и отдали. Потому как у них одна винтовка на три человека. А больше никого не видели.
– Хорошо, сержант Чебрецов. Будете за старшего. Ведите людей в Малоярославец. А насчет того, что Красная армия говно, так в этом ты не прав. Ты и есть Красная армия, а себя уважать надо, иначе любая шавка укусить сможет. Вместе будем возрождать нашу армию, товарищ Чебрецов. Одни генералы ничего сделать не смогут, если у солдата нет ни воли к борьбе, ни любви к своему отечеству. Веди, Чебрецов, людей. Но не толпой, а чтобы видно было, что армия идет, а не говно плывет по дороге: народ на вас смотрит. Скажешь, что получил такой приказ от генерала армии Жукова. Бог даст, свидимся.
Повернулся, сел в машину, закрыл за собой дверь, нахохлился.
Лейтенант, все еще не отошедший от нанесенной обиды, произнес, чуть оборотившись назад:
– Этот Чебрецов, товарищ генерал армии, может, немецкий шпион…
– Никакой он не шпион, а просто озлобившийся человек, – возразил Жуков. – Тебя вот послали к такой матери, ты и то злобишься, а его, может, от самой границы гонят и бьют, и никакого просвета, и непонятно, почему так происходит. Тут кто угодно озлобится. А он и его товарищи шли, через немцев шли, с оружием. И дошли до своих, а своим до них никакого дела. Нет, не шпион этот Чебрецов: шпион, если он среди них и затесался, молчит, ему не с руки привлекать к себе внимание. А у этого вся душа нараспашку. Ему объясни по-человечески, что надо делать, и он костьми ляжет, а дело сделает. И я его не сужу, хотя он оскорбил командира и поносил армию и командование. За это под трибунал надо, а то и расстрелять на месте. Но не в данном случае.