Жернова. 1918–1953. Книга шестая. Большая чистка
Шрифт:
– Уборевич ответил: «Ничего, рано или поздно разберемся».
– А Якир?
– Промолчал.
– Значит, собираются разбираться…
Сталин набил табаком трубку, закурил, снова выбрался из-за стола, походя опустил руку на плечо Ежова, чтобы оставался сидеть, пошел к двери. Оттуда до Николая Ивановича донеслось невнятное:
– Значит, собираются…
В кабинете стояла такая тишина, что слышно было, как шуршит ковер под щупающими шагами Сталина.
– А что говорят о предстоящих выборах в Верховный Совет? Как оценивают предполагаемую реформу избирательной системы? – долетело до Николая Ивановича, и он не сразу понял, что это вопрос, и вопрос, обращенный к нему.
– Ходят разные слухи, товарищ Сталин, – осторожничал Николай
– Это хорошо. Но этого мало, – заговорил Сталин, не глядя на Николая Ивановича. – Надо в корне пресекать эту нездоровую пропаганду. Надо разъяснять массам, что значат для страны именно такие выборы. Мы должны подойти к выборам как никогда сплоченными. Это важно не только в плане политическом, но и – в первую очередь – практическом. И еще. Нам нужны поименные списки людей, которые способны заменить выбывающие кадры. Надо проследить, чтобы кандидаты на освобождающиеся должности не попадали в списки репрессированных. Нельзя такое важное дело пускать на самотек, как это случилось с раскулачиванием. Иначе мы потеряем нужные нам кадры, оголим управление народным хозяйством. А мы должны усилить это управление, сделать его более оперативным и грамотным. В противном случае чистка не имеет смысла.
– Списки готовы, товарищ Сталин. Что касается первых лиц республиканского и областного масштаба, как подлежащих изъятию, так и кандидатов на замену, то на них списки у меня с собой. Прикажете оставить?
– Оставь Поскребышеву.
– Слушаюсь, товарищ Сталин.
– И вот еще что… – Сталин достал из лежащей на столе папки лист бумаги, протянул Ежову. – Прочти и запомни. Это список людей из высшего комсостава, которых необходимо ликвидировать в первую очередь. Возьми несколько человек помельче, обиженных Тухачевским и другими, вытряхни из них показания. Воспользуйся теми материалами на Тухачевского, которые поступили по каналам внешней разведки о связи Тухачевского с германским генштабом. Особо не церемонься. Когда будешь готов, доложишь.
– Слушаюсь, товарищ Сталин. – Мы уже работаем в этом направлении. Путна, изобличенный в связях с Троцким и его сыном в период работы военным атташе в Лондоне, дает разоблачительные показания. Как я уже докладывал, мы изъяли у него личные письма Троцкого и его воззвания к оппозиции и рабочему классу СССР…
– Я помню, – кивнул головой Сталин и слегка повел трубкой: – Меня волнует проблема с кадрами разведчиков-нелегалов. Подавляющее большинство из них евреи. Некоторые когда-то состояли в Бунде, иные примыкали к сионистам. Сионисты Германии изобличили себя как пособники Гитлера и национал-социализма. Об этом говорил еще Горький на Первом съезде писателей. А он зря словами не бросается. Необходимо тщательно перепроверить эти кадры. Не исключено, что кое-кто из них ведет двойную игру. Но делать это надо осторожно, чтобы не бросить тень недоверия на преданных нашему делу людей.
– Мы непременно займемся этим, товарищ Сталин, как только закончим чистку в центральном аппарате НКВД.
– А что у нас со всякими конструкторами? Мне докладывают, что многие из них недовольны вмешательством партии в их творческий процесс, как выразился один из них. Особенно это касается авиационщиков и корабелов.
– Да, товарищ Сталин, вы совершенно правы: подобное наблюдается повсеместно. Особенно выделяется в этом отношении конструкторское бюро товарища Туполева. Он возомнил себя гением, с пренебрежением относится к указаниям партийных органов. Он не изменился даже после ареста, связанного с гибелью самолета «Максим Горький». Но следствием выяснилось, как я вам докладывал, что он с самого начала был против так называемых «мертвых петель» вокруг крыла своего самолета. Однако товарищ Алкснис…
– Я помню, – перебил Ежова Сталин. – Что касается партийных органов, то там сидят невегласы, ни черта не понимающие ни в авиации, ни в кораблестроении. Чтобы руководить такими людьми, как тот же Туполев, нужна голова. Но не только. Нужны в той голове знания. А туполевские самолеты облетели всю Европу, летали в Америку. Забывать об этом нельзя. Без таких людей, как Туполев, мы настоящей авиации не создадим. Однако и Туполев должен понимать, что бюджет у страны не резиновый. Надо дать им понять, что гигантомания в авиации, как и в других областях вооружения, себя изжила. Нам нужны самолеты поля боя. На это и пусть нацеливаются. Приструнить таких гениев надо, но так, чтобы они поняли, что зарываться им никто не позволит.
– Я все понял, товарищ Сталин, – несколько ожил Ежов. – Кстати, если разрешите, хочу обратить ваше внимание, товарищ Сталин, на докладную записку покойных товарищей Менжинского и Куйбышева. В этой докладной сообщается, что в Северо-Американских штатах во время Первой мировой было нечто похожее. Тогда президент распорядился собрать конструкторов…
Сталин, вспомнив, что то же самое ему полгода назад говорил Ягода, и движением руки остановил Ежова.
– Я читал эту докладную записку, – произнес он, повернулся и пошел к своему столу. До Ежова донеслось: – Америка Америкой, а Россия Россией… – И несколько громче: – Конструкторские бюро, которые уже работают под опекой НКВД, должны быть обеспечены всем необходимым. Я имею в виду условия работы, питания, отдыха.
– Я понимаю, товарищ Сталин, и полагаю…
Сталин повернулся к Ежову.
– Хорошо, что понимаешь. Занимайся своим главным делом. И учти: на процессах будут присутствовать иностранные журналисты. Доказательная база должна быть внушительной. Вышинский жаловался, что следователи факты берут с потолка. Нужна более тесная работа с прокуратурой. А с конструкторами мы разберемся. Можешь быть свободен.
Николай Иванович поднялся, произнес все тем же напряженно-бесцветным голосом:
– Я учту ваши указания, товарищ Сталин. До свидания, товарищ Сталин, – и пошел к двери, чувствуя на себе неподвижный взгляд Хозяина. Лишь закрыв за собой дверь, облегченно вздохнул и расслабил мышцы живота. Вслед за этим мягкая волна расслабления прошла по всему телу.
После ухода Ежова Сталин вызвал Поскребышева.
– Сличи списки, которые оставил Ежов, с нашими списками, – распорядился он. – Посмотри, в чем разница. Завтра доложи… И еще. Завтра Хрущев выступает в каком-то институте. Выясни, где. Пошли туда стенографистку. Потом все это ко мне на стол.
И отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.
Глава 2
Вернувшись из Кремля, Ежов позвонил Главному прокурору страны Вышинскому и пригласил его к себе для важного разговора. Положив трубку, достал из сейфа серую папку, в которой было собрано все, что можно было собрать за минувшие годы о Вышинском Андрее Януарьевиче: сын польского шляхтича, бывший меньшевик, большевик с 1920 года. После Февраля 17-го года, будучи главой Якиманской управы Москвы подписал указ Временного правительства о розыске, аресте и предании суду немецкого шпиона Ульянова-Ленина. Было там и еще кое-что, но даже этого хватило бы на несколько человек, чтобы упрятать за решетку. И самое главное – в 1908 году Вышинский сидел вместе со Сталиным в одной камере баиловской тюрьмы. Какие отношения были тогда между большевиком Сталиным и меньшевиком Вышинским, знает лишь бог да эти двое. Но что Сталин благоволит бывшему сокамернику, известно не только наркому внутренних дел.