Жертва мистификации
Шрифт:
— Что за человек был ваши шеф?
— Очень хорошим человеком он был. — Голос Садальского дрогнул. Помолчал. С шумом выдохнул теснивший грудь воздух. — Какое страшное, обреченное слово «был»! Его у нас все уважали — от шофера до работников аппарата. — Садальский оживился. Воскликнул: — Шофер! Ведь он его вчера отвозил на эту встречу. Точно!
Замдиректора тут же связался с секретаршей и попросил её срочно разыскать и направить к нему шофера шефа Виктора Борисовича Перегудова.
А Беркутов сидел и крыл себя матерными словами. Сыщик гребанный! Так проколоться! Ведь первое, что
— Вы с Аристарховым были компаньонами?
— Да, какое там! — махнул тот рукой. — Он практически был полный владелец всего. У меня всего восемь процентов акций. Хотя он называл меня компаньоном.
— У него были враги?
— А у кого их сейчас нет? Конечно были. Когда занимаешься бизнесом, да ещё в такое неспокойное время, трудно избежать конфликтов. Но он старался не доводить их до явной конфронтации, умел договариваться.
— Какое у него было настроение в последнее время?
— Нормальное. Я бы сказал, ровное... Впрочем, мне вчера показалось, что он был чем-то очень расстроен. Да-да, именно так. Что-то ему не давало покоя. В середине нашего разговора он неожиданно проговорил: «Скажи, Володя, отчего люди такие скоты?!» Я не нашелся, что ему на это ответить.
— Он как-то объяснил эти слова?
— Нет. Он был не из тех, кто жаловался. Но, полагаю, что это связано с женой.
— Отчего вы так решили?
— Если бы это было по делам фирмы, то непременно рассказал.
— А какие у него были отношения с женой?
— Он был человеком замкнутым, не любил распространяться о личных делах. Правда, говорил как-то, что у него не скадываются отношения с женой.
— А в чем было дело?
— Не знаю. Просто сказал, что не складываются отношения, а что к чему, — не знаю. Но он не придавал этому большого значения. Сказал: «Перебесится».
— Он имел в виду свою супругу?
— А кого же еще? Конечно её.
— Вы с ней знакомы?
— Видел лишь однажды. Она заезжала в офис. Весьма красивая особа.
— Она вам не понравилась?
— С чего вы взяли?! — несколько удивился Садальский.
— Иначе бы вы не сказали — «особа», а сказали бы «женщина». Верно?
— Верно, — согласился замдиректора, с уважением взглянув на Дмитрия. — Она мне, действительно, не понравилась. Что-то в ней есть неистественное, показушное.
— Как вы сказали? Показушное? — в задумчивости проговорил Беркутов. Ему прпомнилась недавняя сцена, когда Аристархова, раскачиваясь, будто заводная, жутко и безутешно выла. Вот именно, есть во всем этом что-то показушное. Очень точное слово! Определенно.
— Владимир Ильич, а прежнюю жену Аристархова вы знали?
— Любовь Петровну? Конечно. И очень даже хорошо. Прекрасная была женщина. Михаил Киприянович очень перживал смерть жены и сына.
— Как это произошло?
— Автоавария, — уточнил Садальский.
— Когда и где это случилось?
— У них была дача на Плющихе. В тот день Любовь Петровна что-то задержалась на даче и возвращалсь домой уже довольно поздно. Вероятно,
В это время в динамике телефонного аппарата прозвучал ангельский голос секретарши:
— Владимир Ильич, пришел Перегудов.
— Вы здесь с ним желаете побеседовать? — спросил Садальский Дмитрия.
— Да, если это возможно.
Замдиректора нажал на какую-то клавишу, проговорил:
— Пусть войдет.
Через минуту в кабинет вошел высокий сутуловатый мужчина лет пятидесяти. Простоватое лицо его было хмурым и недоверчивым. Он остановился у порога, спросил:
— Вызывали?
— Да. Проходите, Виктор Борисович, — приветливо проговорил Владимир Ильич. — Вот, товарищ следователь из управления милиции хотел бы с вами поговорить.
— О чем говорить-то? Я ничего не знаю, — хмуро ответил Перегудов, переминаясь с ноги на ногу у порога.
— Я почему вы уверены, что знаете то, что не знаете? — насмешливо спросил его Беркутов.
Перегудов долго лупил на него глаза, хлопал ресницами, силясь понять, что же это такое сказал следователь. Но так ничего и не поняв, пробурчал:
— Я ничего не знаю.
— Как зовут вашу жену? — спросил Дмитрий.
— Вера... Вера Николаевна. А при чем тут моя жена? — все больше недоумевал шофер шефа.
— Вот видите, даже имя жены знаете, — улыбнулся Беркутов, пытаясь растопить недоверие Перегудова. — А утверждали, что ничего не знаете.
Но шофер понимал все в буквальном значении — если спрашивают о жене, значит именно жена нужна следователю.
— А при чем тут моя жена?! — Он воинственно приосанился. — Чего вам от неё нужно? Что она такого натворила?
Дмитрий понял, что чувство юмора у Перегудова пока ещё находится в эмбриональном состоянии, мается, но никак не может появиться на свет. Почти клинический случай. Надо было искать какой-то новый способ контакта.
— Вы что, Виктор Борисович, считаете, что я буду вас пытать, выкручивать руки, устрою пальбу из пистолета?
— Ничего я не считаю! Но при чем тут моя жена? — упрямо гнул свое Перегудов.
«А при том. Как она до сих пор терпит такого придурка?!» — хотел сказать Беркутов, но не сказал. И он сдался под натиском упорного Перегудова. Спросил строго:
— Ваша жена прошлым летом была в Ватикане?
— Где?! — Глаза шофера стали округляться.
— В Ватикане у Римского папы?
— Нет. А что?!
— Только не надо врать, Перегудов! Не надо врать!
— А кто врет-то?! Кто врет?! — очень забеспокоился он.
— У нас есть веские основания полагать, что ваша жена прошлым летом была в Ватикане и сняла с шеи папы золотой весемьсотграммовый крест. Что вы с ним сделали? Переплавили в слитки? Отвечать, мне!
Перегудов заметно струхнул. Нижняя челюсть его отпала и мелко затряслась.
— Да вы что такое, а?! — чуть не плача проговорил он. — Да она все прошлое лето в огороде кверху... Я изинияюсь, проторчала.