Жертва всесожжения
Шрифт:
– Она тебя ненавидит, Анита, – сказал Падма. Голос его стал обычным, но что-то он продолжал делать с леопардом-оборотнем. Я ощущала, будто по моей коже маршируют термиты. И у каждого раскаленная кочерга в лапках.
Я глянула на Жан-Клода: он это чувствует? Но его лицо было пустым, чистым, непроницаемым. Если ему и было больно, он этого не показывал.
И вряд ли стоит сознаваться, что я это чувствую.
– Прекрати, – сказала я.
– Она тебя убьет, если я ее отпушу. Ты убила того, кого она любила, их предводителя. Она хочет отомстить.
– Ты уже показал, кто здесь главный. Теперь
– Милосердие к той, что так тебя ненавидит?
Падма вплыл в комнату, едва касаясь ногами пола, будто летел на вихрях собственной силы.
Я должна была бы ощутить его силу вампира, но он был почти пуст, будто что-то сдерживало его или защищало меня. Я снова глянула на Жан-Клода. Действительно ли у него хватает сил нас защищать? Настолько сильно помог ему триумвират? Лицо Жан-Клода ничего мне не сказало, а спрашивать я не решилась – в присутствии Мастера Зверей.
Леопардиха лежала на боку, тяжело дыша. Ее зеленые глаза смотрели на меня, и дружелюбным этот взгляд назвать было нельзя.
– Когда я их позвал, – сказал Падма, – она пыталась со мной торговаться. У них даже альфы нет, и все-таки она пыталась торговаться. Она обещала без борьбы привести всех леопардов, и они будут делать все, что я скажу, если я дам ей убить тебя. Помогу убить тебя.
Мастер Зверей ткнул пальцем себе за спину, и рядом с ним встала невысокая изящная женщина – будто ждала в коридоре, пока ее позовут. Как хорошо выдрессированная собака. Она была голой, если не считать ожерелья весом не меньше пяти фунтов, сверкающего бриллиантами. Смугловатый оттенок ее кожи говорил о струйке африканской крови в ирландском русле. Лицо ее щеголяло синяками, и все тело пестрело лиловым. Одна из самых красивых женщин, которых мне доводилось видеть, даже с синяками. Идеально сложена с головы до ног. Карие глаза испуганно забегали между леопардом, Жан-Клодом и крысолюдом, пометались и остановились на мне.
В глазах этих читалась мольба, и даже без слов было ясно, о чем они просят. «Спасите!» Понимаю, но почему это должна делать я?
– Элизабет привела с собой всех прочих. Вивиан я выбрал себе в подарок. – Падма рассеянно потрепал ее по волосам, как гладят собаку. – За каждую травму я дарю подарок ей. Она будет богатой, если выживет.
Воздух вокруг этой женщины дрожал, как над раскаленным асфальтом. Еще один незнакомый мне леопард-оборотень. Сколько их всего? Сколько своего народу отдала Элизабет в руки злодеев?
– Семейный выход сынка с папашей на тренировку по изнасилованию? – спросила я.
– Ты меня утомляешь, Анита Блейк! – нахмурился Падма.
– Взаимно, – ответила я.
– Мы заставили Странника покинуть тело хозяина, но его сила все еще прикрывает тебя. Он не хотел дать тебе почувствовать несчастья твоих вампиров. А сейчас, кажется, он не дает тебе почувствовать полный прилив моих сил. Жаль. Ты бы задрожала от страха.
Жан-Клод коснулся моего плеча, и мне хватило этого напоминания. Я пришла не пикироваться с Мастером Зверей. Убить его – заманчивая мысль, но я видала старых вампиров, которых не брали серебряные пули. При моем невезении Падма может оказаться таким же.
Он отозвал леопардов. Желтый терся о ноги Падмы, как большой котенок. Элизабет сидела неподвижно, как хорошо
Вилли и Ханна никого вообще не видели. Он трогал ее осторожно, как стеклянную, они целовались – целомудренными прикосновениями губ, и это была только любовь и нежность. Приятно было смотреть.
– Теперь понимаешь, почему я отдал ее своему сыну? Когда ее обижают, им обоим невыносимо больно. А их тела нужны были Страннику.
Я глядела на него в упор. Мне было противно еще и тогда, когда я считала, что он это сделал потому, что Ханна красивая и привлекательная, но знать, что жестокость была рассчитанной, – это было еще противнее.
– Ты сукин сын.
– Ты хочешь меня рассердить? – спросил он.
– Анита, прошу тебя. – Жан-Клод коснулся моей руки.
Он редко называл меня настоящим именем. И обычно это было связано либо с чем-то очень серьезным, либо с тем, что мне не нравится. На этот раз – и то и другое.
Я так и не узнала, что собиралась ответить, потому что в этот миг Странник убрал щит. Мощь Падмы обрушилась на нас. Она загремела, наполняя мне голову, путая все мысли. Я рухнула на колени, будто получив молотом между глаз. Жан-Клод устоял, но я ощутила, как он покачнулся.
Падма расхохотался.
– Он не может найти хозяина и не может больше держать щит!
Голос прошелестел будто ветром по комнате. Не знаю, слышала я его ушами или он раздавался у меня в голове.
– Ему понадобятся силы в коридоре, и я решил убрать щит. Хватит игр, Падма. Пусть увидит, что перед ним.
В этих словах была примесь какого-то запаха: свежевскопанная земля, запах корней, вытащенных из почвы. Я почта ощущала катание жирной земли у себя в пальцах.
Я стиснула руки на браунинге так, что они задрожали, но не могла стряхнуть это ощущение земли между ладонями и железом. Даже глядя на рукоятку, видя, что она чистая, я не могла его прогнать.
– Что это? – спросила я, удивляясь и восхищаясь, что смогла связать два слова.
– Это члены совета, – ответил Жан-Клод. – Они – как это говорится? – сняли перчатки.
– Черт! – сказала я.
Падма засмеялся, глядя на меня в упор; я понимала, что он сейчас всю свою мощь бросил на меня, бедненькую. Сила его стучала по мне, врывалась в меня. Ощущение среднее между тем, как схватиться за оголенный провод и сунуть руку в огонь. Электрический жар проедал мое тело, огненный жар собирался внутри. Он изгибался, как растущий кулак, и если он расставит пальцы, он разорвет меня, я взорвусь от этой силы.
И я закричала.
16
Холодок повеял над жарой. Ветер, прохладный и умиротворяющий, как смерть, прошел по коже. Он сдул мне волосы с лица назад, наполнил благословенной прохладой. Руки Жан-Клода гладили меня по плечам. Он стоял на коленях, держа меня в объятиях. Как я падала – не помню. Жан-Клод был прохладен на ощупь, и я знала, что это он отдает трудно добытое тепло. Отдает, чтобы охладить огонь.
Страшное давление у меня внутри ослабло и исчезло, будто ветер Жан-Клода задул огонь Падмы. Но это дорого ему обошлось. Я слышала, как замедляется ритм его сердца. Тепло, имитирующее жизнь, покидало его тело, и на его место приходила смерть.