Жертва
Шрифт:
Конечно, амкары будут возмущены, что судят только их. Разве не мусульмане первые затеяли ссору? А товаром, деньгами и людьми разве не одинаково потерпели? Ненависть к Баграту – главный успех дела Шадимана. Саакадзе тоже не смолчит, с амкарами у него неразрывная дружба. Он поспешит убедить шаха во вредных действиях Баграта.
Главное – натравить всех друг на друга, тогда годы в месяцы превратятся.
Мысли Шадимана оборвал приезд Трифилия. Наблюдая, как Трифилий со свитой монахов и дружинников въехал в ворота, Шадиман подумал: «Наверно, монахи тоже под рясами кинжалы прячут. Этих разбойников я бы не хотел ночью встретить».
– Трифилий приехал не к Баграту, а к царице Мариам, – заявил вбежавший чубукчи.
Симон и Шадиман довольно улыбнулись.
Сколько слез пролила Мариам, рассказывая Трифилию о своих мелких и крупных обидах!
Внимательно слушал Трифилий, он еще вчера принял решение водворить Мариам к царю Имерети. Раньше всего это божье дело: приютить гонимую Багратом старую царицу. Потом Мариам будет укором царям, и если поумнеет, а она должна поумнеть, то сдружится с царицей Тамарой. Они вдвоем много сделают, ибо сказано: «Там, где женщина потянет, семь пар буйволов не вытянут».
Трифилий наконец прервал потоки слез и слов:
– Ты, царица, можешь вернуть свой блеск только с возвращением Луарсаба. Тогда отомстишь сторицею. Но осторожно действуй, не сразу… Сначала подружись с Тамарой Имеретинской, потом неотступно проси царя Георгия о посольстве в Русию. Только русийский царь может настоять перед шахом на возвращении Луарсаба. В Картли Багратом никто не восхищен. Церковь тоже тебе поможет. Я святейшему католикосу сегодня утром говорил. В Имерети поедешь в сопровождении пышной свиты из духовенства и охраны Мухран-батони. Буду просить князя. Золото и драгоценности церковь даст. Говорят, Гульшари тебя совсем ограбила? Кисеты с золотом от Кватахевского монастыря получишь. Помни, приедешь в Кутаиси, щедро на церкви жертвуй. Опять же свой дом строй, но медленно, надо год гостить у имеретинского царя. Поедешь богатой царицей, и цари и духовенство с уважением будут слушать. Аминь!
Прощаясь, Трифилий обещал еще в этом месяце вывезти ее из багратовского ада и направить на путь истины. Но если не хочет повредить себе, пусть упорно молчит.
Мариам покрыла волосы хной, надела яркое платье. Горе многому ее научило, она сумеет быть приятной, сумеет просить за сына! Перёд Луарсабом грешна, перед Тэкле тоже. Но сатана потерял над нею силу. Вернуть! Вернуть Луарсаба! Тогда она не только наступит на уродливую ногу Гульшари, но по одному волосу вырвет ей косы.
Баграт возмущен. Он сразу почувствовал в приезде Трифилия недоброе.
– Два года избегал хитрого монаха, – кричал Баграт, – как посмел прибыть без моего приглашения?!
– Посмел, отец, раз более трех часов сидит у проклятой совы, – ответила Гульшари.
– Может, от Луарсаба известие получил, может, Луарсаб бежал? – не меньше Баграта волновался Андукапар. – Может, прямо пойти и спросить, зачем пожаловал?
– Монах скажет – исповедовать царицу. Разве можно запретить сове беседу с духовным отцом? И так церковь на нас косится, хочешь совсем испортить отношения? – прикрикнула на мужа Гульшари.
Но не только царская семья, все придворные всполошились. С именем Трифилия тесно связано имя Луарсаба. Может, не следовало поддакивать во всем Андукапару и Гульшари? Может, вообще не следовало так часто приезжать в Метехи?
Покинуть незаметно Метехи Трифилию не удалось. На лестнице Шадиман любезно пригласил настоятеля зайти к забытому всеми князю Шадиману.
Трифилий молча последовал за Шадиманом.
«Плачевное положение» не помешало князю быть любезным хозяином. Обед, который он упросил Трифилия разделить с ним, отличался тонкостью вкуса, вина – ароматом прошлого века, фрукты – прохладной свежестью. Только от кальяна отказался Трифилий, хотя был бы не прочь, но ряса не очень удобная одежда для курильщика.
После приятной беседы о разгроме майдана Шадиман вскользь заметил:
– Жаль, церковь не вмешалась, время подходящее о себе напомнить.
– Церковь никому не навязывает себя, а картлийский народ и так чтит святую веру.
– Я не о народе говорю. В Грузии не первый царь магометанин, но всегда церковь помнили.
– И теперь вспомнят. – Трифилий заметил дрогнувшую бровь Шадимана и, скрыв усмешку, вынул четки и медленно стал перебирать янтарь.
– Думаю, так амкарам не пройдет, царь захочет перед Исмаил-ханом показать свою преданность шаху Аббасу.
– Это мирские дела. Конечно, должен наказать, – протянул Трифилий. «Церкви выгоден каждый промах Баграта, – думал настоятель, – а наказывать одного за вину двоих – глупый и опасный шаг».
– Я Симону сегодня об этом говорил, – понимающе сказал Шадиман, – думаю, царь монеты и товары в наказание потребует. Еще не скоро успокоятся амкары.
– Персы тоже. Говорят, два турецких каравана обратно повернули. Один караван нагружен был лучшей хной. Если так пойдет, некоторым нечем будет красить ус и пучок тархуна на голове.
– И женщинам неудобно. Некоторые черный цвет ради красоты на красный меняют, другие седину в хне прячут, тем более, кто путешествовать собирается.
– Тебе, князь, лучше известно, кто и зачем красит волосы. Замок знаешь, как свое лимонное дерево.
– Нет, отец, думал, что знаю, а сейчас, по вине предателей, совсем запутался.
– О каких предателях говоришь, Шадиман?
– О тех, которые греются в лучах иранского солнца.
– А кого они предали?
– Э, отец Трифилий, ты слишком умен для такого вопроса. Кому обязан Луарсаб своей гибелью?
– Тебе.
– Что?! Не ослышался ли я?!
– Нет, не ослышался. Не тот предатель, кто открыто борьбу ведет, а тот, кто на опасную игру толкает.
– Значит, оправдываешь Саакадзе?
– Я осуждаю тебя. Надо было сговориться. Ты умнее всех князей, а как дело повел?
– Сговориться князьям с плебеями?! Ты шутишь, отец Трифилий!..
– А теперь с кем думаешь сговариваться?! С Багратом? Не сумеешь! С князьями? Им некогда: головы бреют. Как ты, Шадиман, не заметил нового времени! «Плебеи»! Разве ты мог весну остановить? Поток буйной крови княжеским цаги хотел преградить. Откуда такая слепота, Шадиман?