Жертва
Шрифт:
Прошел день, прошла ночь. На страже стоят Датико и три дружинника.
Утром в молельню робко вошла Мариам. Луарсаб поднял на нее потухшие глаза. Мариам задрожала: на нее смотрело постаревшее лицо, черные волосы поблекли, насмешливые губы опустились.
– Сын, клянусь, я…
Мариам зашаталась и упала без чувств на ковер.
Луарсаб внимательно, словно впервые увидев, рассматривал мать: «Обманутая разбойниками или великая грешница?» Ему вспомнилась смерть отца. Луарсаб осторожно, точно боясь запачкать цаги, обошел лежащую и вышел из молельни. Медленно перезванивались колокола. По всей Картли шло молебствие о здравии царя Луарсаба и царицы Тэкле. Никому не объявлялось об исчезновении царицы, но по всем монастырям разосланы были верные люди, одни от Шадимана, другие от Баака.
Встревоженный состоянием Луарсаба, приезжал католикос, упорно не уезжал архиепископ голгофский, спешно прибыл настоятель Трифилий. Совещались. Увещевали царя успокоиться.
Шадиман обрадовался. Трифилий волнуется, значит, Тэкле не у него.
Вдруг Трифилий оборвал речь о божьей воле, о ниспослании небом испытания и заговорил о земном. Разве богу равный царь имеет право предаваться печали? Разве имеет право оставлять подданных без высокого внимания? Кто же позаботится о народных нуждах? Церковь?
Эти ли увещевания помогли, или настойчивые беседы Шадимана о пленении Зугзою царицы, но Луарсаб стал прислушиваться к советам Трифилия – ждать, вероятно, скоро Тэкле даст о себе знать, и к советам Шадимана – готовиться к войне с казахским ханом, братом Зугзы, и к тайным советам Баака – обыскать все женские монастыри и обещать большую награду тому, кто найдет царицу или Зугзу.
Все стали искать Тэкле: крестьяне, соблазненные званием азнаура и наделом, князья – богатым имением, зачислением в свиту царя, монастыри – огромными вкладами, купцы – льготами и отменой на год пошлин, амкары – отменой на год всех налогов и званием «метехского амкара», и весь «другой народ» – большой суммой монет и тарханными грамотами.
Но больше всех искали скрытно друг от друга Шадиман и Баака. В женские монастыри беспрестанно стучались странницы, богатые княгини, дружинники, суля награду монастырю. Стучались придворные князья, мдиванбеги, священники, монахи, архиепископы, угрожая страшной карой в случае сокрытия царицы. Умоляли. Грубо обыскивали. Сурово допрашивали. Стучались и в ворота монастыря святой Нины.
Ужаснулась Нино. Кто ищет? Царь? Шадиман? Андукапар? Баграт? Нет, Нино не позволит удушить царицу. Пусть Георгий вернется, ему одному вручит Нино «дорогое дитя». Если даже царь приедет, не отдаст. Разве Шадиман не властвует по-прежнему в царском замке? Нет, Нино не погубит «невинную душу». Пусть вернется Георгий.
Нино собрала в церкви всех инокинь и послушниц. Раскрыв евангелие, она сурово произнесла:
– Помните, у меня в келье лежит больная странница, но для посторонних людей в монастыре чужих нет. Если кто проговорится, то пусть ту постигнет болезнь глаз, пусть ее тело покроется язвами и чесоткой, пусть коршун выклюет у нее сердце, пусть будет она предана анафеме, да примет она муку грешника, кипящего в меди и смоле, да обсыплют ее голову земляные и водяные черви.
В ужасе слушали монахини проклятия. Дрожащими губами произнесли они потребованную игуменьей клятву молчания.
Неудивительно, что на все просьбы и угрозы монахини отвечали односложным «нет». «Много странниц и богомолок приходит и уходит, а светлая царица не приходила… Казашка? Совсем не видели… Богатые княгини? Были и ушли…»
Чтобы не навлечь подозрения, ворота для многочисленных странниц и других ищеек были по-прежнему широко открыты. Никто не мог догадаться, что в глубокой нише кельи игуменьи лежит выздоравливающая Тэкле.
В Метехи жизнь замерла. Луарсаб ничего не замечал. Шадиман полновластно распоряжался Картли. Луарсаб по-прежнему доверял своему везиру. Но духовная связь между царем и его воспитателем оборвалась. Удерживали их от окончательного разрыва личные интересы: Луарсаб боялся объединения Шадимана с Багратом и Андукапаром. Шадиман понимал – хитрый Баграт никогда не даст ему положения, занимаемого при Луарсабе, а может, даже постарается избавиться от лишнего правителя.
Только один Баака пользовался по-прежнему полным доверием Луарсаба, но царь ничем не обнаруживал окрепшей привязанности к преданному князю: «Всех близких мне постигает печальная участь».
Луарсаб не изменял холодно-вежливого обращения с Мариам. Не помогли ни слезы, ни клятвы. Не помогли и увещевания католикоса.
Луарсаб надел черную куладжу и снял все драгоценности. Несколько раз Мариам порывалась рассказать Луарсабу о бегстве Тэкле, но страх перед Шадиманом и уверенность, что время излечит Луарсаба, удерживали ее от откровенности…
Придворные вернулись – только мужчины: женщин Луарсаб не приглашал. Тоскующая Мариам пробовала сама позвать некоторых княгинь, но никто не ответил, даже Нино Магаладзе сослалась на нездоровье.
Луарсаб целые дни проводил в молельне Тэкле. Он долгие часы простаивал на коленях перед иконой святой Нины, умоляя вернуть его счастье, его жизнь. Загадочно смотрела на царя из золотого оклада святая Нина.
Мрачную тишину, воцарившуюся в Метехи, неожиданно нарушил прискакавший от шаха гонец. Луарсаб встрепенулся. Он приказал спешно, но незаметно готовиться к войне.
И Шадиман повеселел:
– Видишь, мой светлый царь, судьба советует тебе то же, что советовал я.
Действительно, шах Аббас просил «своего младшего брата», царя Луарсаба, немедленно напасть на Казахию и убить Омар-хана, выразившего шаху непокорность.
Через несколько дней грузинские войска подошли к Казахии. Приблизившись к степным просторам, Луарсаб удивился, заметив спешные военные приготовления хана Казахии.
Казахи ордой бросились на стройные ряды грузинского войска. Бой длился только один день. Луарсаб стремительно рвался в глубь Казахии. Помня желание шаха, Луарсаб в конном бою лично догнал Омар-хана, ударом меча отсек ему голову, велел надеть ее на пику и немедленно отправить в Исфахан, к шаху.
Гибель хана парализовала дальнейшие действия казахов, и они, бросая все, бежали в горы.
Порывисто подскакал Луарсаб к становищу хана. Плач и крик женщин рвались из прикрытого паласами шатра. Шадиман велел окружить становище хана и никого не выпускать. Он упросил Луарсаба не входить в шатер, а распоряжаться вблизи, пока он с дружинниками не обыщет ханский шатер, не пригонит всех обитателей к ногам царя. Царь посмотрел на Баака и согласился. Баака и Шадиман, сопровождаемые дружинниками, бросились в ханский шатер.