Жертва
Шрифт:
— Кто? — перепугано спрашивают за дверью.
— Это я, принцесса Септа, я вернулась, — говорит Золотинка по-мессалонски, понимая, что дело погублено в тот самый миг, когда она назвалась не принадлежащим ей именем. — Откройте скорее! — добавляет она уж совсем зря.
За дверью ошеломленная немота.
— Со мной случилось несчастье, я попала в воду, — торопливо говорит Золотинка, следуя неверным путем посредине правды и лжи. — Потом плутала в лесу. Все в порядке!
Но какое же там «в порядке»? Причем здесь «в порядке»? Золотинка не соображает, что говорит.
— Кто? — справедливо подозревают обман они.
— Разбудите принцессу, скажите, что вернулась Септа.
Снаружи задавленная общим шумом перебранка: охрана принцессы пытается сдержать горлопанов, поскольку помнит одно: никого не пускать! Но стражников едва слышно. Спустился по лестнице часовой и глядит в смятении.
— Разбудите принцессу! Вы что оглохли! — стучит Золотинка.
— Принцесса спит.
Ага! Все-таки принцесса, а не государыня, не княгиня! — Золотинка успевает отметить это суетное, не имеющее сейчас ни малейшего значения обстоятельство.
— Разбудите! — Оглядываясь на часового, который в противоречии побуждений мешкает у входа в коридор, Золотинка зачем-то перебирает на себе влажную, липнущую к телу одежду. — Я хочу поговорить с принцессой, объяснить, как это все случилось.
Слушает Нута или нет? Вот что важно.
Торжествующий рев и топот — толпа смяла охрану, прорвалась. Вздрогнул, слегка накренившись и проседая, насад. Золотинка бьет ногой в дверь.
— Откройте, я Септа, — кричит она севшим простудным голосом. За переборкой мертвая неподвижность. — Нута! Девочка моя, принцесса! Умоляю, дай мне сказать! Откройте!
Она бьет так, что тонкая филенка двери трещит и подается в пазу. Внезапно щелчок запора — дверь открывается. Дверь в покои принцессы и одновременно другая — на палубу. Сверху в сверкающий солнцем проем ломит народ, часовой в бессознательном порыве не пускать ставит поперек дороги бердыш. На входе в покои — Зимка.
Высоколобая красавица Зимка, непреклонная Зимка в долгой ночной рубашке. Она взбудоражена и молчит.
— Я — видеть принцессу, — говорит Золотинка.
— Нет — я — невозможно, — так же жестко и бессвязно, будто слова насажаны на вертел, отвечает Зимка.
И, когда смявший часового народ врывается в коридор, устремившийся в челе оравы удалец хватает Золотинку за плечо, угроза сообщает ей силы:
— Принцесса Нута! — кричит она мимо Зимки в открытую дверь. Такая страсть в этом крике, что схватившие Золотинку люди позволяют ей говорить. Коридор забит возбужденной толпой. — Принцесса Нута, я вернулась! — кричит Золотинка по-мессалонски.
— Ты, значит, Септа? — доносится слабый, но ясный голос Нуты. Всё стихает.
— Да! Да! — взвинчено говорит Золотинка. — Это я! Я вернулась.
— Ты здорова? — помолчав, спрашивает Нута.
— Да, я здорова! Вполне здорова.
— И ты… живая? — осторожно выпытывает Нута.
— Я живая, — не колеблется подтвердить Золотинка.
Преградой между Нутой и Золотинкой закаменела на пороге Зимка Чепчугова дочь. Потный ратник дышит Золотинке в ухо. Напряженное, готовое рухнуть обвалом ожидание.
— У тебя больной голос. Это и вправду твой голос? — выражает сомнение Нута.
Несколько раз Золотинка пытается начать и не может с собой справиться — нужно вздохнуть.
— Я хотела поговорить с тобой и объяснить, как было. Я упала в воду. В общем, оказалась в воде и отстала от каравана…
— А как же ты не утонула?
— Я хорошо плаваю. Я ныряю на десять саженей в глубину.
— Я бы утонула.
— Ничего страшного не случилось, только не догнала вас сразу.
Среди набившегося в коридор народа иноземцы, они понимают разговор, но именно потому, что понимают, смотрят и слушают с не меньшей подозрительностью, чем те, кто не разумеет по-мессалонски. Нута молчит, набираясь духу что-нибудь сказать. Отголоски прежних переживаний, вновь пробудившееся влечение и просто любопытство склоняют принцессу к Золотинке.
— Но как же говорят… — неуверенно начинает она, — мне растолковали, что письмо принцессы Нилло, твоей матери, подложное. Будто ты его сама сочинила. И что ты ведьма и будто вкралась… То есть, что ты хочешь погубить и меня, и Юлия. Это правда? Я не знаю, как быть?
Золотинка не успевает ответить.
— Принцесса! Ваше величество! — У выхода на палубу крик, толчея; ожесточенно расталкивая людей, пробивается ярко одетый мессалонский витязь — это Амадео. — Ваше величество! — кричит он, не достигнув порога покоев. — Остановитесь, вы в смертельной опасности! Не вступайте с ней в разговор! Это ведьма!
— Не-ет! — с глубокой силой убеждения возражает Золотинка. — Да нет же!
— Да! — Амадео лучше знает. Он пытается пробиться к Золотинке, но его опережают — Золотинка стиснута грубыми мужскими руками.
— Принцесса! — оборачивается она к двери. — Нута!
Твердая ладонь бьет по губам и обрывает остальное. Золотинку отрывают от пола и влекут к выходу, то растягивая, то скручивая, сдавливая грудь и зажимая рот.
Бьется надежда, что Нута подаст голос. Достаточно, может, слова, чтобы приостановить насилие. Нута молчит.
У выхода не протиснуться. Золотинку передают над головами — захватанная множеством рук, девушка ничего не весит.
— Не опускайте на пол! Глядите, чтобы не коснулась земли! — взвинченными голосами предупреждают друг друга знатоки колдовских уловок.
Торжествующий рев перекинулся раскатом на берег, едва Золотинку извлекли наверх. Вскинули ее высоко, не многие могли дотянуться, кто-то подскакивал, пихая соседей, отчего происходило общее шатание, кто-то кричал, а главное, держали. Как явленную миру добычу.