Жертва
Шрифт:
То была глухая ночь, пасмурная и непроглядная; высокое пламя костра мутно освещало отмель, где кряхтели четыре перепуганных жалостью мужика.
— Подождите меня, ну подождите же, я отстану! Не бросайте, — жалобно воззвала Золотинка, а они…
Они остановились, беспомощно уронив руки.
Бестолково пошатываясь, Золотинка собрала забытую путниками возле костра утварь, сложила в подстилку и прихватила узлом. Путники обречено ждали. Золотинка кинула рассыпающийся узел на дно лодки и сказала потом, томительно подумав.
— Ну, раз вы так торопитесь… я на руль сяду. Все равно тьма кромешная, ни черта не видно.
Одной рукой она держалась за лодку, а другой ощупывала затылок, жмурясь от приступов головной боли. Она помнила какую-то несуразность, но не могла уж сообразить что. Надо было переспросить — что она им сказала?
Случившийся рядом парень ненароком посунулся и при знаменательной неподвижности товарищей тронул девичьи пальцы. Легкого прикосновения хватило ему, чтобы вздрогнуть и отпрянуть. А Золотинка озадаченно помешкала, чего-то ожидая, перевалилась в лодку и стала пробираться между объемистых кулей на корму.
— Что кусок льда! — сипел за ее спиной потрясенный смельчак. — Хлопцы, я говорю вам: кусок льда, сосульки. Так ознобом и прихватило только коснулся.
Под впечатлением этого известия, нисколько не удивительного по сути, но в то же время жуткого, если мерить его по непосредственному впечатлению, путники совсем потерялись и сиротливо жались друг к другу, позабыв, что теперь следует и для чего они тут, собственно, собрались.
— Толкайте! — напомнила им Золотинка. Ей тоже пришлось поморщиться, чтобы сообразить это простое действие.
И увы! теперь, когда дело прояснилось, несчастные путешественники не могли уклониться от очевидного. Подневольно двигаясь, кое-как столкнули они лодку на глубину и без нового приглашения, по доброй воле перевалились внутрь. Здесь они расположились на кулях с товарами как пришлось и впали в созерцательное бездействие.
Лодку медленно сносило течением у пропадающего во тьме берега, бесполезный свет костра задвигался во мрак. Накрапывал мерзкий дождик, слабые порывы ветра несли водяную пыль. Темно было так, что Золотинка не видела спутников.
— Ну, и что вы все вдруг подхватились? — молвила она среди рокового молчания. — Который теперь час?
— Уж полночь скоро, — замогильным голосом отвечали ее из темноты.
— А ну как на мель сядем? Я ничего не вижу, хоть бы луна… Ничего!.. Так вы что, в Толпень плывете или куда?
— Это уж как придется, — последовал краткий ответ.
Широко раскрытыми глазами прощупывала Золотинка волглую, плотную темноту, которая неслась откуда-то справа, застуживая щеку и локоть. Она вглядывалась — и тьма раздвигалась. Открылись воды и обнажился берег. С другого бока несло их в каких-нибудь десяти саженях от камней. Золотинка увидела реку — далеко вперед, увидела отступившие от реки горы, вершины которых лизали клочья медленно ползущего тумана. Тучи она увидела — насквозь, на всю их ставшую столбом высоту. И звезды выше самых высоких туч, выше высокого и дальше дальнего — звезды тоже открылись ей. А внизу обнажилось дно реки: омут, где покоились в тине обросшие коряги и сомы.
Золотинка хорошо видела спутников: сведенные тоской лица, случайные положения рук и ног. Лица их были серы, и все, что охватывал взор на многие версты вокруг, тоже не имело цвета.
В голове быстро прояснилось, боль отпускала, как это всегда бывало при волшебстве, уходила почти внезапно, отчего Золотинка испытывала телесное наслаждение и подъем.
— Не знаю, что у вам там за горе, но что терять время? — сказала Золотинка. — Поднимайте парус. Кто там на топенанте? Слышь? И оставь нож, зачем он тебе сейчас? Бери снасть. И потравите шкот.
Бородач, в полной кромешной тьме прятавший нож под мешком, расслабленно его выпустил и повиновался. Они завозились в лодке, как слепые, путаясь и наталкиваясь друг на друга.
С мокрым хлопком расправился парус, лодка вздрогнула, заворачиваясь к ветру и кренясь, ходко пошла вперед; низкая, но крутая волна часто захлюпала в нос. Золотинке сразу пришлось налечь на румпель, лодка рыскала, плохо слушаясь руля. Это происходило потому, что мужики сбились на нос и перегрузили переднюю часть судна.
— Пересядьте к корме, за мачту, пересядьте все, — велела Золотинка. — Мне трудно держать румпель, мы все время рыщем к ветру.
Но они не двигались.
— Ну, сядьте поближе, — снова попросила Золотинка. — Приходится все время работать рулем. Чего вы там сбились? Прошу вас. Здесь полно места, устраивайтесь на кулях и спите хоть до утра.
— Спать мы не будем, — твердо возразил бородач. Они не видели Золотинку, хоть и глядели в ее сторону. Они не видели берегов и вообще не понимали, что происходит, куда лодка несется, — жуткое, наверное, было чувство.
— Ну и ладно, не хотите спать — не надо, мне же веселее. Расскажите что-нибудь хорошее, — сказала Золотинка миролюбиво.
— Хорошее? — грудным взлетающим голосом переспросил толстяк. И больше ни слова.
— Я вас не съем, — сказала Золотинка. И сразу почувствовала как двусмысленно и неладно это звучит. В непроницаемой тьме, на пронизывающем ветру… в накренившейся, быстро бегущей лодке. Ад кромешный и преисподняя.
Прошла еще малая доля часа и Золотинка сказала:
— Если вы не хотите пересесть, пусть кто-нибудь другой садится на руль, я не могу удержать лодку.
— Мы пересядем, — неожиданно согласился бородатый.
Они поползли по вещам, не вставая, и здесь, почти у ног Золотинка уселись, отчего лодка сразу же увалила под ветер.
— Спите, — сказала Золотинка, — все будет хорошо. Ничего не бойтесь.
Не имея возможности даже переглянуться — такая стояла темень, они чувствовали себя, должно быть, ужасно одиноко, каждый сам по себе, и потому не могли решится на противодействие. Все они трусили и притворились спящими.
Золотинка закуталась в чужой плащ и почти не мерзла. Боль в голове прошла, и конечно же, чудесное избавление нужно было поставить в связь с волшебным прозрением, это понятно. Но и самые муки ведь, о которых жутко было и вспоминать, тоже возникли не без причины, думать об этом, однако, не хотелось. Не хотелось и объясняться с купцами, раз уж они молчали, не доверяя Золотинке ни в едином слове.