Жертвоприношение Андрея Тарковского
Шрифт:
Видимо, действительно прав был Тарковский, фиксируя в дневнике, что часто ошибался и ошибается в людях. Как говорила мне Марина Тарковская, "Андрей часто становился жертвой своего джентльменского комплекса, что усугублялось его исключительной доверчивостью и плохим пониманием обыденной человеческой психологии".
А впрочем, неужто Тарковский не был подвержен слабостям? Сомневаюсь. Никому еще не удавалось избегнуть соблазнов. В творчестве человек ставит перед собой планку на высоту, которую он должен пытаться взять в жизни. И это-то - самое сложное. Победы в творчестве еще не самые главные победы. Есть творчество жизни, где творческие художественные акты лишь часть общего движения.
Да
Можно себе представить оторопь Тарковского. Никогда не вступая прежде в публичную полемику, на этот раз он выступил:
"...Солженицыну, конечно, известно, что любое произведение следует рассматривать исходя из концепции автора. Для того чтобы критиковать произведение, нужно хотя бы понять, о чем авторы хотели сделать свой фильм. Солженицын пишет: совершенно ясно, что Тарковский хотел снять фильм, в котором критикует советскую власть, но в силу того, что не может сделать этого прямо, пользуется историческими аналогиями и таким образом искажает историческую правду. Должен вам сказать, что я совершенно не ставил задачу критиковать советскую власть таким странным способом. Во-первых, я никогда не занимался никакой критикой советской власти: меня как художника эта проблема не интересует, у меня другие внутренние задачи... Но, начиная свою статью с этого тезиса, Солженицын сразу ставит себя в позу человека, который не понял замысла авторов, и, следовательно, вся его критика в общем-то неуместна и неточна в высшей степени.
Наша цель в картине была рассказать о незаменимости человеческого опыта..."
"...В общем, какая-то странная статья, сбивчивая, неясная, но главное, что огорчило, - уровень, на котором разговаривает Солженицын. Причем многие его претензии я уже слышал в Москве - от своего кинематографического начальства, как это ни странно".
А что странного - все ратоборцы, даже находясь на позициях противников, все же объединены этим духом борьбы. Дабы "разоблачить" систему, Солженицыну понадобилось понять ее изнутри, то есть быть "тотально начеку". Тарковский же просто-напросто не удостоил эту систему каким-либо сущностным вниманием*.
* И все же была (и есть) в "Андрее Рублеве" та нота безнадежной печали, то чувство бесконечного одиночества существа человека, именно русского человека, что вызывали и вызывают странную тревогу и почти тягостную меланхолию при просмотре фильма. Тарковский разрешил себе посмотреть со всей прямотой (приемлемой эстетически) на русский пейзаж давнего, принципиально кризисного для русского духа времени. И то, что он увидел, приносит столько боли, словно мы физически ощутили трагическую завязку русской сумеречности, русского "ухода в себя", словно трещина образовалась тогда в самом духе нации. Это чутко заметил Андрей Битов: "..."Рублева" я посмотрел много лет спустя. И в общем, я считаю, конечно, что это гениальный фильм. Там такие татары-иностранцы...
Именно. Горький фильм. В котором можно увидеть и то, в чем истоки нашей естественно-природной внемирности, а в чем - холопства и первобытно-жестокого варварства. Так что есть в фильме та пронзительность, которая вы-звала резкое неприятие не только у Ильи Глазунова, И. Шафаревича и Солженицына, но и у много более наивных "исторических мечтателей", мечтателей о прекрасной Древней Руси. Понятно, что эта трещина в русской ментальности увидена Тарковским из нашего времени. Так что это трещина на самом деле в сердце поэта, по слову великого немца. Да и о каком объективном историческом времени можно вообще говорить, кроме как о том, что гудит в нас самих?
Внутренне он жил вне системы, хотя она душила его уже тем, что не давала полноценно работать. Он страдал от этого, заболевал, но все его метафизические и лирические искания протекали вдали от системы. Потому-то он так ни разу и не откликнулся на "диссидентское творчество", его не затронули тексты ни единого "поэта-борца" тех десятилетий, ни единого публициста: ни Евтушенко, ни Вознесенского, ни Высоцкого, ни театр Любимова - список можно увеличивать почти до бесконечности. Да, он был Пришелец, понимавший свою работу как "посредничество между универсумом и людьми". Громко? Но тот, кто не поднимает перед собой планку высоко...
Ольга Седакова в эссе "О погибшем литературном поколении. Памяти Лени Губанова" писала: "Но кажется, наше поколение (Л. Губанов родился в 1946-м.
– Н. Б.) первым столкнулось с той ситуацией, когда не идеи, не политические взгляды, не что иное - а одаренность сама по себе оказалась политически нежелательным явлением". Одаренность словно бы сама по себе была крамолой. Но почему? Тарковский отвечает в дневнике: "Месть посредственностей, прокладывающих себе путь к власти... А наша власть сплошь состоит из посредственностей". Именно так. Ибо во внешнем мире зло активно, а добро пассивно. Но, к счастью, у добра есть шанс активности во внутренних пространствах.
О. Седакова пишет о спасительной в те годы "реальности прямостоящего человека с открытым лицом", приводя имена Баха и Рильке, Рембрандта и Швейцера. Тарковский и был таким нашим уникумом - прямостоящим человеком с открытым (без масок и символических утаек, без фиги в кармане) лицом. И это-то ошеломляло, отгораживало.
Если всерьез пытаться сказать нечто об одиночестве Тарковского, то совершенно недостаточно ссылок на дневники, где эта тема сквозная, или комментариев к его неизменно обособленному положению в обществе. Метафизический стиль в искусстве и в личном поведении вообще в России не воспринимался и не воспринимается всерьез. Метафизический стиль у нас традиционно почитается "оторванностью от реальной жизни", "литературщиной" или, на худой конец, "романтизмом".
Потому-то чисто человеческая сторона одиночества Тарковского отчасти объяснима "атмосферически-историческими" условиями нашей "одной шестой части суши". Да и в самом деле, разве сразу, немедленно, без всяких изысканий не ощутима некая особица Андрея Тарковского, некая его принципиальная неслиянность с окружением, в самом широком смысле этого слова? Как будто он сделан из другого материала. Разве не лежит на нем, словно бы с рождения, печать какого-то чужеземства?
Диссидентов мы, в общем-то, худо-бедно понимаем: они борются. Но когда человек не борется, а просто живет и при этом "совершенно не гибок"... К тому же не сектант, не хватается ни за идеи, ни за религии... Возможность понимания такого человека катастрофически падает.