Жертвоприношение
Шрифт:
– Сегодня я ничего не смогу с этим сделать. Парень из «Рентокил» приедет только завтра.
– Ладно, – сказала она. – Извини, что побеспокоила тебя. Просто я терпеть не могу крыс. У меня от них мурашки.
– У меня тоже. Скажи мне, если услышишь снова. Может, я поднимусь наверх и двину ее кочергой.
Даже не надейся, – сказал я себе. – Особенно после утреннего фиаско. Мне кажется, чем дальше я буду держаться от Бурого Джонсона, тем лучше для меня.
Лиз задержалась возле приоткрытой
– Послушай… Знаю, что это похоже на флирт, но я действительно очень боюсь крыс. Можно сегодня я посплю здесь, с тобой? Я могу положить между нами подушку.
– Да, конечно.
Я был вовсе не против. Если честно, мне даже очень понравилась эта идея. Я уже несколько месяцев не ложился в постель с девушкой. И скучал не столько по «авторемонту», сколько по общению. На удивление быстро надоедает смеяться в одиночку, читать в одиночку, слушать музыку в одиночку, есть в одиночку. Но хуже всего – спать в одиночку. Это все равно что лежать в гробу, ухмыляться в темноте, поигрывая своим членом, и ждать пришествия Бога.
– Хорошо, – сказал я. – Раз она так тебя пугает.
– Обещаю, что рано утром я уйду, еще до того как проснется Дэнни.
Она снова закрыла дверь, приподняла одеяло и забралась в постель рядом со мной. Я немного отодвинулся в сторону, оставив между нами добрых шесть дюймов, и прижал руки к бокам. Но, тем не менее, было крайне тяжело игнорировать близость, тепло, запах духов и трепетное присутствие хорошенькой юной девушки.
– Когда ты услышала эти звуки? – спросил я.
– Когда ты поднимался по лестнице. Крыса побежала через чердак как будто по диагонали. Судя по звуку, она очень большая и тяжелая, но ночью все звуки кажутся громче, правда?
Я посмотрел на потолок:
– Я тоже думаю, что она очень большая и тяжелая.
– Не надо. Ты меня пугаешь!
Мы лежали плечом к плечу и слушали. Часы в коридоре пробили полпервого, за окном усиливался ночной ветер. Он пробирался в дом, от чего закрытые двери дребезжали в рамах.
– Думаю, нам лучше выключить свет и попробовать немного поспать, – предложил я.
Теперь мы лежали в темноте. В Бончерче не было уличных фонарей, не было ни фонарей в саду, ни луны на небе, поэтому тьма царила почти полная. Как будто вам на голову надели черный бархатный мешок. Я с тревогой чувствовал, как Лиз прижималась к моему правому плечу. Несмотря на то что она была в футболке, я чувствовал мягкость и тяжесть ее груди. Теперь, когда на ней не было свободного ситцевого платья, скрывавшего фигуру, стало очевидно, что у нее потрясающе большая грудь для ее роста и телосложения. Несмотря на привлекательную внешность, груди у Джени в сравнении с Лиз казались комариными укусами. Поэтому вы наверняка поймете, почему они сразу привлекли мое внимание.
– По-моему, судьба всегда дает нам второй шанс, – заговорила Лиз. – Но иногда мы слепы или слишком заняты, чтобы замечать это. Ты не задумывался, какая это трагедия, когда двое людей, которые могли бы быть счастливы вместе, проходят по улице в дюйме друг от друга, даже не подозревая об этом? Или, когда двое людей, разделенных тысячами миль, едут на встречу друг с другом. А потом один из них вдруг опаздывает на поезд из-за оброненной газеты… и поэтому им уже никогда не суждено будет встретиться.
– Это происходит постоянно. Закон теории вероятностей.
– Тогда как же нам с тобой удалось познакомиться? – спросила Лиз. – Ты мог найти другую работу на лето. Мог продолжить работать у себя в конторе. Мог остаться с Джени. И лишь по воле случая кто-то дал мне адрес этого дома, чтобы я могла здесь поселиться.
– Судьба, – улыбнулся я, хотя Лиз не могла меня видеть. – И еще одно, что заставляет нас идти вперед… тот редкий славный момент, когда жизнь оказывается не такой уж и плохой.
Лиз протянула руку, и кончики ее пальцев коснулись в темноте моей щеки. Словно слепая, она трогала мои глаза, нос и губы.
– Я люблю касаться людей в темноте. На ощупь они немного другие, их пропорции изменяются в зависимости от того, как вы их трогаете. Возможно, они и вправду меняются, точно сказать нельзя. Может, ты превращаешься в странного непропорционального монстра. Кто тебя знает? Если очень быстро включить свет, можно увидеть темное лицо человека – как противоположность его светлому лицу, которое он носит, чтобы убедить нас в том, что он обычный и нормальный.
– Думаешь, я превращусь в монстра? – спросил я.
– Возможно. С другой стороны, в монстра могу превратиться я. Что ты тогда будешь делать?
– Улепетывать сломя голову, оставляя след из горячего поноса.
Она поцеловала меня.
– Давай без гадостей.
Я поцеловал ее в ответ.
– Обещаю не говорить гадостей, если пообещаешь не превращаться в монстра. Я имею в виду, в любого монстра.
Лиз снова поцеловала меня, но на этот раз я сказал:
– Нам лучше немного поспать, да? Ты обещала быть святой Элизабет Неприкосновенной. А я обещаю быть святым Давидом Божественным.
– Зависит от того, в чем ты божественный.
И все же нам удалось заставить себя принять более-менее удобное положение, закрыть глаза и притвориться спящими почти на три четверти часа. Я слушал скрип дома, завывание ветра в деревьях, шелест морских волн. Слушал, как воздушный поток рыщет по дому, стучит в окна и двери. Слушал ровное дыхание Лиз, дыхание человека, тщетно пытавшегося заснуть и почти готового сдаться, спуститься вниз и приготовить себе чашку чая.
– Лиз? – позвал я в конце концов. – Ты не спишь?
Она стянула одеяло с лица.
– У меня в голове вертятся всякие мысли.
– О чем ты думаешь? О чем-то конкретном?
– О… ни о чем особенно. О работе, о колледже. Думаю, смогу ли я накопить денег на машину. Уже устала постоянно просить кого-то подвезти меня.
Мы помолчали. Потом я сказал:
– Я тоже не могу уснуть.
– Может, ты не привык спать с кем-то в одной постели.
– Да. Наверное, ты права.
Я услышал, как Лиз причмокнула в темноте. И произнесла: