Жертвоприношение
Шрифт:
– Можешь поцеловать меня. Гневный Бог не покарает нас за это.
– Не знаю. Я не хотел бы начинать то, что не смогу закончить.
– Кто говорит, что мы будем что-то начинать? Кто говорит, что мы будем что-то заканчивать?
Я положил руку ей на плечо:
– Знаешь, что Дэнни спросил меня недавно? «Бог создал сам себя?»
– И что ты ему ответил?
– Я сказал, чтобы он не задавал глупых вопросов. А потом понял, что не знаю, создал Бог сам себя или нет. Всю ночь думал об этом.
– Бог существовал до того,
– Что это за ответ? Это отговорка.
Лиз приподнялась на локте и поцеловала меня в щеку, в губы. Ее язык проник между моих зубов. Я пытался не отвечать на ее ласки, но вкус у нее был такой, какой и должен быть у девушки. Слегка сладкий и слегка соленый. Слюна, духи и вино. Ее тяжелая теплая грудь, прижавшаяся к моей голой руке. Наши губы слились в страстном поединке. Я сжал ее грудь сквозь ткань футболки. Она была огромной по сравнению с грудью Джени. Как у модели из «Пентхауса». Член у меня встал, и я ничего не мог с этим поделать. И Лиз схватила его правой рукой, довольно крепко, как девушка, у которой уже есть некоторый опыт в этом деле. Она принялась гладить его, пока он не налился кровью и не стал скользким от смазки.
Тем временем я просунул руки ей под футболку и нащупал ее тяжелую голую грудь. Указательным и большим пальцами я гладил ей соски, пока они не отвердели.
Она целовала и ласкала меня, еле слышно напевая себе под нос странную песню. Я не различал слов, но она напоминала какой-то скабрезный деревенский шлягер. Такие песни поют в пабах Норфолка, подмигивая при этом твоей жене, от чего тебе становится не по себе.
«Угольщик, грязный, старый угольщик, он хранит весь свой уголь в мешке…»Лиз повернулась и стянула с себя трусики.
– Презерватив, – произнес я приглушенным голосом.
– Я принимаю таблетки.
– И все-таки… нам нужно.
– У меня нет СПИДа.
Прежде чем я успел сказать что-то еще, Лиз оседлала меня. Крепко сжав мой член, она направила его себе между бедер. Какое-то время дразнила меня, скользя по нему половыми губами, но не давая проникнуть внутрь. Затем резко опустилась, так что я вошел в нее на всю глубину. Я закрыл глаза. После нескольких месяцев воздержания и самовнушения это было настоящее блаженство. Не знаю, застонал ли я вслух, но Лиз наклонилась ко мне, поцеловала и сказала:
– Ш-ш-ш, это чудесно.
Она медленно и плавно двигалась вверх-вниз, постепенно возбуждая меня, но не слишком сильно. Казалось, будто прошло несколько часов, прежде чем я почувствовал у себя между ног непреодолимый спазм, подсказавший мне, что долго я не продержусь. Лиз сама стала задыхаться, ее мокрая от пота футболка прилипла к груди. Я схватил ее обнаженные ягодицы обеими руками и стал еще сильнее прижимать к себе.
Но тут раздался тяжелый грохот на чердаке прямо над нашими головами, как будто кто-то уронил кресло.
Лиз села прямо, прислушалась, мой член был по-прежнему внутри нее.
– Что это было? – прошептала она. – Это не может быть крыса.
– Я
– Большая? – Ее голос дрожал от страха. – Да она, наверно, огромная.
Мы ждали и прислушивались. И только собирались продолжить, как раздался новый звук – словно что-то метнулось через весь чердак, а потом послышался резкий грохот, как будто на пол упала куча тростей или карнизов для штор.
Лиз слезла с меня. От дуновения холодного воздуха между ног стало прохладно.
– Это не крыса, – сказала она. – Там наверху кто-то есть.
– Брось, – возразил я. – Зачем кому-то понадобилось шуметь на чердаке? Это крыса. А звук такой громкий, потому что это прямо над нами.
– Может, там живет кто-то, а ты просто не знаешь. Однажды я смотрела фильм о таком человеке. Ночью, когда семья спала, он спускался с чердака и ходил по дому. Очень страшное кино.
– Зачем кому-то жить на чердаке в кромешной тьме?
– Не знаю. Может, они заселились до твоего приезда. А теперь прячутся на чердаке и ждут, когда ты уедешь.
Я включил прикроватный светильник:
– Люди, которые прячутся, обычно не производят столько шума.
– Может, они пытаются напугать тебя, – предположила Лиз.
– Я был наверху, – сказал я. – И видел что-то похожее на крысу, но это точно не человек.
– А я думаю, это больше похоже на человека.
Мы подождали еще немного. Я был раздосадован и встревожен одновременно. Мне хотелось уже взять кочергу или крикетную биту и забить этого дурацкого Бурого Джонсона до смерти. Однако я был не уверен в том, что у меня хватит смелости столкнуться с ним лицом к лицу. А что, если это не крыса? Что, если это бродяга или психопат, прячущийся от света или скрывающийся от правосудия? Что, если это не человек, а какое-то другое существо – настолько страшное, что не поддается описанию?
Чем бы оно ни было, оно должно уйти. Однако я был совсем не уверен, что смогу избавиться от него. Если жители Бончерча так много лет знали об этом существе, почему никто не попытался прогнать его? Почему Тарранты не попытались избавиться от него?
Прошло больше пяти минут, но звуков больше не было. Наконец я взял Лиз за руку и сказал:
– Ложись. Нам нужно немного поспать.
– Лучше я пойду к себе в комнату, – сказала она. – Мы же не хотим, чтобы Дэнни застал нас здесь, правда?
– Думаю, Дэнни не стал бы возражать.
– Да, но я бы стала. Я не его мама и не твоя любовница. У нас был просто прерванный перепих, и все.
Я не знал, что сказать. Я надеялся, что мы продолжим начатое. Но Лиз, очевидно, была уже не в настроении. У меня вертелось на языке как минимум пять резких ответов, но вместо этого я прикусил губу. Чем меньше слов, тем больше толку, и все такое. Может, завтра она снова будет в настроении, кто знает?
Лиз слезла с кровати, одернула футболку, но я успел увидеть ее блестящие бледно-розовые половые губы. Это был один из тех ярких, мимолетных образов, которые обычно вспоминаешь снова и снова всю оставшуюся жизнь.