Жертвоприношения
Шрифт:
Дивизионный комиссар Мишар, совсем недавно заступившая на свой пост, пока должна думать о том, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы» (она обожает избитые поговорки, которым, как утверждает, придает новое звучание), и, прежде чем начинать гнать волну, проанализировать расклад сил… И когда друг ее начальника просит что-нибудь, хочешь не хочешь, а задумаешься. Тем более что входят они последними. Нужно дать просьбе вызреть, но Мишар известна живым умом, она хвастается, что все решает быстро. Ведущий церемонии просто сверлит их взглядом, как только они появляются
Ответ на вопрос — почему Верховен хочет заняться этим делом? — единственный, который Камиль успел подготовить, потому что другого-то вопроса и нет.
Ограбление произошло около десяти утра, а сейчас нет и пятнадцати. Криминалисты заканчивают осмотр места происшествия в пассаже Монье, коллеги допрашивают последних свидетелей, но дело еще никому не передано.
— Потому что у меня есть информатор, — сообщает Камиль. — Он занимает высокое положение…
— Вы знали о налете?
Она очень театрально таращит глаза. На память Камилю тут же приходят свирепые взгляды самураев в японской иконографии. Она хочет сказать: вы либо сказали слишком много, либо что-то недоговариваете — Мишар очень нравится это выражение.
— Конечно же нет! — восклицает Камиль. — Я ничего не знал! — Он очень убедителен в этом скетче, и создается впечатление, что он действительно говорит то, что думает. — Я ничего не знал, но мой осведомитель — возможно… И он волнуется. Как море. — Верховен уверен, что подобная образность не оставит Мишар равнодушной. — Он сейчас согласен сотрудничать… Жаль будет не воспользоваться…
Хватает одного взгляда, чтобы разговор из технического превратился в тактический. Взгляд Камиля устремляется в кладбищенские дали, этого достаточно, чтобы титулярное лицо генерального контролера осенило их диалог. Молчание. Комиссар улыбается, это знак: поняла.
Для убедительности Камиль добавляет:
— Там не только ограбление, там еще попытка убийства с отягчающими и…
Комиссар бросает странный взгляд на майора, потом качает головой — медленно, как будто за всем этим, вообще-то, достаточно тяжеловесным маневром она начала различать какой-то плохо определимый отблеск, будто она пыталась что-то понять. Или же понимала. Или вот-вот должна была понять. Камилю известно, какой интуитивной чувствительностью обладает эта женщина: стоит произойти какому-нибудь сбою, ее внутренний сейсмограф просто верещит во все горло.
Камиль снова берет инициативу в свои руки, начинает говорить очень быстро и наиубедительнейшим тоном:
— Я вам все объясню. Мой человек связан с другим человеком, который был в команде, в прошлом году, история, казалось бы, как история, но…
Дивизионный комиссар Мишар машет рукой: замолчите, с нее проблем достаточно. Она все поняла. Да и на посту она совсем недавно и не может встревать между своим начальником и подчиненным.
— Договорились, комиссар. Я поговорю с судебным следователем Перейрой.
Камиль и виду не подал, но именно на это и надеялся. Не добейся он так скоро ее капитуляции, неизвестно, каким образом он завершил бы начатую фразу.
Луи быстро ушел. Камилю же пришлось ждать почти до конца церемонии — положение обязывает. Церемония была долгой, очень долгой, ограниченной лишь счастливой для каждого возможностью показать, на что он годится в качестве оратора. Камиль тихо исчез, как только представилась возможность.
Когда он подходил к машине, пришло голосовое сообщение. От Луи. Тот сделал несколько звонков и уже мог дать серьезную информацию.
«Mossberg-500» при вооруженном нападении засветился только один раз. Семнадцатого января прошлого года. Схожесть почерка практически не оставляет сомнений. И то дело было вовсе не простым… Вы помните?
Камиль помнит.
Но в январе все было жестче. Четыре вооруженных ограбления подряд. Один человек убит. Хозяин винтовки известен, это Венсан Афнер. С января о нем ничего не было слышно. А тогда он хорошо засветился…
В кафе неожиданное оживление.
Разговоры прерываются воем сирен, все устремляются на террасу, выглядывают на улицу, — кажется, сирены воют на тон выше, чем полагается. Хозяин заведения категоричен: это министр внутренних дел. Начинают припоминать, как его зовут, но напрасно. Будь он телеведущим, все было бы проще. И снова начинается обсуждение. Некоторые считают, что оживление возникло из-за нового поворота событий: найден труп, например, или что-нибудь типа того. Патрон снова прикрывает глаза: он удовлетворен. Несогласие клиентов не что иное, как утверждение его познаний.
— Министр внутренних дел, я вам говорю.
Он преспокойно вытирает бокалы и чуть заметно улыбается, на террасу он не смотрит, всем видом показывая, что совершенно уверен в своих словах.
Все в нервном ожидании, задерживают дыхание, как будто присутствуют на этапе велогонки «Тур де Франс».
Ощущение, будто голова набита гигроскопической ватой и ее стягивают жилы толщиной в руку, которые трутся друг о друга, гремят.
Анна открывает глаза. Больничная палата.
Пытается пошевелить ногами, они как парализованные — этакая пожилая женщина, страдающая ревматизмом. Больно, но Анна приподнимает колено, затем другое, теперь, когда она смогла распрямить ноги, можно немного передохнуть. Она медленно поворачивает голову, чтобы ее почувствовать: голова весит тонну, пальцы с шинами напоминают клешни краба, к тому же грязные. Картина немного спутанная: дверь в туалет в торговой галерее, поток крови, выстрелы, сирена «скорой помощи», дурман, лицо рентгенолога и откуда-то из-за его спины голос медицинской сестры: «Да что с ней такое сделали?» Она не в силах бороться с нахлынувшими переживаниями, но старается сдержать слезы, глубоко дышит: нужно держать себя в руках, нужно оставаться в сознании.