Жестко и быстро - 2. Оккупация
Шрифт:
– Второе слабое место – Лех мог и не сообщить об этом вовремя. Наконец, я мог и не вскипеть от гнева и не пойти бить Томаса.
Шеф СБ пожал плечами:
– Это минимальные сложности. Не сообщил Лех – так он не единственный ваш одноклассник, приятели у вас имеются и помимо него. А если б не пошли со статуэткой – не проблема, вас не застали бы на месте преступления, но это всего лишь на одну-две улики меньше. А улик против вас имелось немало.
Я потянулся к бокалу с лимонадом и промочил горло.
– Петр Николаевич, все это звучит складно, но остается главный вопрос: а кому оно надо? Кому малыш Реджи, уступчивый и неамбициозный, мог дорогу перейти?
– Сам по себе – никому. Дело во все тех же акциях. Мне Сэнфорд, экономист,
Я понимающе кивнул:
– В таком случае подозреваемых вагон и малая тележка. Организатором операции может оказаться не только конкурент, но и вообще любой авантюрист, потому что, получив пакет, сможет выручить за него гораздо больше, чем прибыль с предприятия, при этом и Дом Рэммов, и конкуренты будут вынуждены наперегонки предлагать максимальную цену.
– Именно.
– Но тут неувязочка. Меня подставляют, дядя Вольфар забирает мои акции. Вариант, что он и есть преступник, я исключаю – он бы не пожертвовал для этого своим сыном, более того, он мог бы просто договориться со мной, у него не возникло бы с этим ни малейшей проблемы. Так как, скажите мне, злоумышленник планировал наложить руки на акции?! Он не мог предвидеть, что я внезапно решусь на Божий суд и буду оправдан.
– Рискну предположить, что организатор планировал аккуратно сдать исполнителя. Вас бы оправдали, но вы уже на улице, одинокий сирота без дворянства. Дальше не составило бы труда получить у вас акции за небольшую сумму и помощь. Вплоть до того, что Дом злоумышленника, если он состоит в каком-либо Доме, мог бы предложить вам перейти к ним и обрести защиту и утраченные дворянские привилегии. Правда, преступник не учел, что Дом Сабуровых внезапно заявит свои права. Таким образом, вы все равно остаетесь потенциальной мишенью.
Я снова отпил из бокала.
– В таком случае я рискну высказать вполне себе имеющую право на жизнь версию. Преступник, провернувший подобную комбинацию, наверное, не дурак, он должен был бы понимать, что Дом Сабуровых своего не упустит и из затеи ничего не получится. Потому мне видится совершенно логичной версия, что наиболее вероятный злоумышленник – не кто иной, как тот, кому вы, Петр Николаевич, служите.
Вот тут уже дед возмущенно засопел, да и профессиональная маска эсбэшника дала трещину, а я продолжил, словно не замечая сгущающихся над головой туч:
– В самом деле, дедушка, вам выгода двойная. Не знаю, что вы с дядей Вольфаром не поделили, но так вы можете одновременно и ему насолить, и в прибытке остаться. Преступник тот, кому это выгодно, верно?
Дед помолчал и внезапно сказал:
– Мы не поделили тебя. Ты можешь относиться ко мне как угодно, но я всегда
– Я бы прямо сейчас слезу обронил, – вздохнул я, – но даже если все это чистая правда… Вы и сами понимаете, что некоторые ошибки исправить невозможно.
– Знаю. Тут уж ничего не попишешь, лажанул – значит, лажанул. Но проблема никуда не делась. Пока у тебя акции – ты потенциальная мишень, причем у очень изобретательного «стрелка». И стать сейчас безродным для тебя – равносильно тому, чтобы стать жертвой.
– Именно поэтому я и верну акции дяде Вольфару, это автоматически выведет меня из-под удара.
– Мудро. Правда, тут есть одна проблемка, внук. Тебе шестнадцать, и продать, отдать, подарить, обменять акции ты не сможешь, пока тебе не стукнет двадцать один. И господин Уэйн заключать подобные сделки от твоего имени не вправе. Единственный законный вариант – ты можешь передать свои активы в управление своему Дому, но этого ты не сделаешь. Так что выход у нас только один: остаешься в Доме Сабуровых до своего совершеннолетия, избавляешься от акций любым способом – и после этого я тебя отпускаю. Аннушке, ты верно заметил, насильно мил не будешь.
Пять лет. Ну что ж, если дед сделает, как сказал, то это приемлемый вариант… Проклятые акции, чтоб их, лучше бы папа акции какого-нибудь ресторана купил…
– Ладно, как говорится, и на том спасибо. Насчет вероятного убийцы – а есть возможность как-то проверить? Покопать там, уж не знаю, как это делается у профи…
– Маловероятно, – покачал головой Петр Николаевич, – соперник Томаса, если речь о нем, тоже из знатного Дома, так что там покопать не удастся, не считая проверки общедоступной информации вроде записей камер наблюдения на улицах. Но надо понимать, что он вращается в своей же среде, то есть и его знакомых и подружек мы допрашивать тоже не можем, они с нами и говорить не будут. А веского повода для подключения полиции нет, потому что все изложенное – не более чем моя гипотеза, не подтвержденная ровно ничем.
– Жаль, – сказал я и зевнул. – спасибо за ужин и беседу, но что-то меня снова в сон потянуло. Многовато нагрузки для болезного, который только нынче от бинтов и капельницы избавился.
Я откланялся и вернулся в свои апартаменты.
Итак, надо как-то прожить пять лет. В принципе это перспектива куда как лучше, чем, допустим, женитьба на ком велят, в любом случае я и так несовершеннолетний, а Аквилония, насколько я могу судить, страна довольно развитая и благополучная. Быть беспризорником, как в Токио в тысяча девятьсот сорок седьмом, мне не страшно – знаем, проходили – да только тут не послевоенная Япония, останусь без опеки Дома – упекут в приют на раз-два… Если, конечно, в моей голове не перемешались воспоминания Куроно о Штатах из того мира и воспоминания Реджинальда об Аквилонии. К тому же хоть душа рвется на свободу, надо внимать голосу собственного разума: в послевоенный Токио приехал тринадцатилетний подросток, закаленный лишениями с детства, который к тому времени был способен убить кулаком свинью, да и человека, надо думать, тоже. Он мог постоять за себя в любой драке, даже против взрослого. Окажись на его месте нынешний я, хлипкий и слабый, – мои дела были бы намного хуже. Я получил время на самоподготовку, и разумнее всего им воспользоваться, не создавая себе новых проблем. Если дед не врет – конфликт практически исчерпан, кем-кем, а треплом я его назвать повода не имею.