Жестокая сделка
Шрифт:
— Они ждут тебя внизу, — говорит Мария тоном, в котором слышится выговор, и я напрягаюсь.
— Ну, я не думаю, что они хотели бы, чтобы я спустилась голой, — чопорно говорю я и прохожу перед ней, направляясь к лестнице. Возможно, Рената сделала все возможное, чтобы прошлой ночью я чувствовала себя ничтожеством, но я напоминаю себе, что это неправда. До меня доносится голос моего отца с гала-ужина, когда Диего утаскивал меня прочь, кричащий: "Я Рикардо, черт возьми, Сантьяго", и я напрягаю спину, когда начинаю спускаться по лестнице, вздернув подбородок.
Я
Мария догоняет меня, когда я достигаю первого этажа, не зная, куда идти, чтобы найти столовую.
— Сюда, — чопорно говорит она, приподнимая бровь, когда ее рот кривится в насмешливой усмешке, и мне приходится отвести взгляд, чтобы не сказать что-нибудь едкое. Конечно, я не знаю, куда я иду. Это не мой дом.
К тому времени, как я вхожу, семья уже сидит за завтраком. Диего сидит во главе длинного резного обеденного стола, выглядя напыщенным и довольным в своей застегнутой на все пуговицы рубашке с закатанными рукавами и расстегнутым воротом, его редеющие седеющие волосы зачесаны назад, с лица. При взгляде на него становится ясно, что когда-то он был более красивым мужчиной, как и его брат, но теперь все это ушло и, зная, кто он в глубине души, я не могу представить, что когда-нибудь найду его привлекательным. Я не знаю, как кто-то мог бы.
Рената сидит слева от него, выпрямив спину, как будто к ее позвоночнику приклеен стержень, с тем же напряженным выражением лица. Стул справа от него пуст, и я знаю, что он, должно быть, для меня. Все сомнения на этот счет рассеиваются, когда Диего встречается со мной взглядом, его толстые губы растягиваются в довольной улыбке, и он кивает в мою сторону.
— Иди сядь туда, где должна быть моя жена, Изабелла, — говорит он, похлопывая по столу перед стулом, и я вижу, как Рената вздрагивает.
— Она этого еще не заслужила, — шипит она, и Диего бросает на нее мрачный взгляд.
— Замолчи, женщина, — бормочет он, и она снова вздрагивает, как будто он ударил ее, ее руки сжимаются на коленях.
Остальные за столом, брат Диего с женой и Люсия, молчат. Маленького мальчика нет за столом, и я могу догадаться почему, нередко семейные трапезы в таких семьях, как эта, разрешены только взрослым. Моему отцу никогда не нравилась эта практика, он говорил, что его дочери должны обедать со всей семьей, а не с няней, но его предпочтение было исключением из правил богатых семей.
Я не хочу сидеть рядом с Диего, но все равно сажусь на сиденье. Выбирай свои битвы, Изабелла, повторяю я в своей голове снова и снова, как мантру. Я знаю, придет время, когда он потребует чего-то, чего я не захочу делать. Он будет постепенно обострять ситуацию, шаг за шагом, пока я, как лягушка в медленно закипающей воде, не смогу больше этого выносить. И тогда я сорвусь и взбунтуюсь, и он накажет меня. Когда это произойдет, я, по крайней мере, хочу, чтобы оно того стоило. Не из-за того, что я не могу встать с постели, и не из-за того, какое место я занимаю за завтраком. Что-то стоящее того, чтобы почувствовать, как тяжесть его гнева обрушивается на меня.
Завтрак вкусный, что, я полагаю, не должно удивлять, учитывая железные кулаки, с которыми Мария и Рената управляют домом. Конечно, у них работает хороший повар. Я ем больше, чем когда-либо позволила бы себе дома под бдительным присмотром моей матери, чувствуя, как взгляд Ренаты мрачнеет с каждой секундой, когда она наблюдает, как я поглощаю картофель фри, ветчину, яйца, жареные помидоры и множество других блюд, которые я накладываю себе на тарелку. На самом деле я умираю с голоду, я почти ничего не ела задолго до вчерашнего гала-ужина, и я наслаждаюсь тем фактом, что это выводит ее из себя, а она на самом деле ничего не может с этим поделать. Я готова поспорить, что Диего не понравилось бы, если бы его мать намекала за столом, что его будущая невеста слишком много ест. А Рената, не моя мать.
Чья-то рука опускается на стол передо мной, и я отдергиваюсь, чуть не подавившись скользким куском яйца. Я поднимаю взгляд, чувствуя, как по спине пробегает легкая дрожь, и встречаюсь взглядом с прищуренными глазами Диего.
— Следи за собой, малютка, — тихо говорит он. — Я купил принцессу у Рикардо Сантьяго, а не свинью. Если только ты не хочешь, чтобы я запер тебя в твоей комнате и приносил тебе еду, чтобы ты не переедала?
Я тяжело сглатываю, чувствуя, как слезы подступают к уголкам моих век, но я держу рот на замке. Безрассудство привело меня сюда, напоминаю я себе, даже когда язвительное замечание обжигает мне язык.
— Мне очень жаль, — заставляю я себя сказать, игнорируя желчь, которая пытается последовать за этим, и ставлю свою посуду на место. — Я почти ничего не ела за ужином вчера вечером. Я слишком нервничала.
Говоря это, я смотрю на него из-под ресниц, надеясь, что он поймет, что я нервничаю из-за своей помолвки, но моя застенчивость не срабатывает. Диего кривит губы, и рука, сжимающая нож, которым он резал ветчину, поднимается, так внезапно вонзаясь в стол в дюйме от моих пальцев, что я с криком отскакиваю назад.
— Конечно, нервничала, — говорит он хриплым и маслянистым голосом. — Лживая маленькая шлюха. Мужчина, с которым ты наставила мне рога, сидел через стол от тебя. Ты, должно быть, обоссалась от страха.
Все за столом неподвижны и безмолвны, как будто они боятся пошевелить хоть мускулом, чтобы Диего не заметил их.
— Прости, — снова шепчу я. Я не знаю, что еще сказать, какое сочетание слов удовлетворит его, а не заставит вонзить нож в мою руку в следующий раз. Места, где тебе будет больно, где никто не увидит, сказал он прошлой ночью, и моя рука, безусловно, может быть таковой. Я была бы не первой невестой, которая надела белые кружевные перчатки в день своей свадьбы. Дань моде.