Шрифт:
Глава 1. Не остановишь поезда – я труп
– Остановить работу целой ветки метро – это…
– Я на рельсах. Не остановишь поезда – я труп.
Ночь. Улица. Фонарь.
Я стоял и с удовольствием втягивал в легкие горячий дым, стряхивал пепел и ждал Маришку. Гулкие частые шаги, наконец, раздались за спиной – она почему-то бежала по брусчатой аллее. Я бросил сигарету и наступил на нее ногой, чтобы потушить, выдохнул остатки пагубного наслаждения – не хотелось
Повернулся и встретил полный паники взгляд Маришкиных глаз. Она что-то хотела сказать, но ее голова с противным хлопком оторвалась и полетела мне в руки.
Я не успел ее поймать, онемевший от ужаса, потому что в груди что-то рвануло, череп словно раскололся, как грецкий орех. Меня отшвырнуло спиной в фонарный алюминиевый тонкий столбик так, что оглушило, и по позвоночнику словно густой ток пустили, а потом будто кто за грудки рванул – и я уже держал за горло Тарасова Олега, черты лица которого плыли и менялись. Не мой полный ярости и ненависти голос вырвался из моего рта, обжигая язык хрипловатым рыком:
– Я сказал тебе, гнида, не тр-рогать его!
Лицо мажора окончательно трансформировалось, и на меня смотрел с наглой ухмылкой… я сам:
– А то что? – резанул слух собственный веселый голос…
…и я подскочил на постели весь в холодном поту. Хапал воздух пересохшим ртом, как обезвоженная рыба на горячем песке, и вместо сердца в груди дико билась чистая паника.
Понадобилось несколько минут и сонный Маришкин вздох, чтобы осознать, что это снова кошмар – я видел его почти каждый день с тех пор, как получил смс от Тарасова.
«Красивая девочка. Молоденькая, нежная, горячая, влюбленная… Живая… Игра еще не окончена, Гром. Продолжение следует…»
Лег снова, укрыл мою девочку одеялом – конец августа выдался дождливым и неуютно холодным, а у нее и без того всегда прохладные ступни. Раньше она грела их в шерстяных носках, теперь засовывала мне между ног.
Любимая моя.
Едва коснулся ее щеки губами и осторожно встал, чтобы не разбудить. Вышел в гостиную, закурил, чувствуя, как до рези в легких нужна доза никотина. Накинул на голое тело махровый халат и вышел босой на балкон.
Сегодня дождя не было, но густой туман скрывал двор. Я стоял и разглядывал воздух прямо перед собой – видел водяную пыль и наблюдал за хаосом в ее движении. Такой же царил в моей голове.
Я с ног сбился искать Тарасова. Он затих, ни звука от него, ни шороха. Кроме того послания, заставившего меня круто изменить свои планы.
В тот вечер я вез в карете Маришку в ресторан, где ждали ее родители и мой отец, чтобы сделать ей предложение. Я и сделал, но после этого не вернул девочку домой к маме и папе, а увез к себе – не мог доверить ее никому. Боялся за нее безумно.
Почему я не многорукий многочлен? Опутал бы Маришку всем собой и любил, любил, любил без устали. Хотелось трогать ее сразу везде, целовать сразу всю. Какое-то всеобъемлющее наваждение – желание укутать ее в свою любовь и не выпускать из рук ни на мгновение. Каждый раз отрывался от нее с трудом, каждый день отпускал ее на работу в универ, как будто срывал пластырь с раны, и нервоточил, пока снова не получал ее в свои лапы. Мне нужно было каждую минуту знать, где она и что с ней все хорошо. Смотрел на движения маячка, установленного в ее телефоне, едва держал себя в руках, чтобы не срываться к ней, не мог не звонить, чтобы узнать, что это она куда-то пошла, а не ее кто-то у меня забрал.
Я просто чертов клинический идиот, но ничего не мог сделать с этим. Без нее воздух – стекловата. Люблю ее без ума и памяти.
Нежные руки обвили мой торс:
– Виталь, опять кошмары?
Развернулся к ней, выплюнув сигарету, обхватил за талию:
– Зачем босиком вышла? Не хватало еще, чтобы простыла, – хотя тогда бы она сидела дома, и мне было бы спокойнее. – Вставай мне на ноги, – нахмурился и понял, что, кроме длинной футболки, на ней ничего не было. – Еще и голожопая, – ворчал, как дед Карелий, растягивая узел на поясе своего халата и запахивая в него нас обоих.
– Ты такой бука, – проворковала расслабленно, заглядывая мне в глаза.
А у меня от ее тепла член поднялся. Маришка смущенно заулыбалась и потерлась о него, моя шалунья. Её щеки заполыхали, как будто не живем мы вместе уже несколько месяцев и не занимаемся любовью везде, где приспичит, и так часто, как хочется. Целовал обе алые щечки, любуясь своей красоткой, сполз поцелуями к ее губам и не смог от них оторваться. Маришка вся прильнула ко мне, вытянулась всем телом, задрав ножку, скользнув коленкой по моему бедру.
Я подхватил ее под попу и опустил на член, поймал ртом первый всхлип удовольствия. Моя девочка подняла вторую ножку, сжала меня коленками и сама задвигала попкой, а я помогал ей, пытаясь держать еще и халат, чтобы моросявый воздух не заморозил мою ненасытную невесту.
– Солнышко мое… – прошептал ей и ничуть не соврал – даже яснее вокруг стало, когда она выглянула из квартиры. – Люблю тебя…
Не уставал ей признаваться в этом, нравилось, как начинали блестеть ее глаза, как она закусывала губу, пытаясь скрыть счастливую улыбку, как бросалась мне на шею и принималась целовать. И каждое такое признание всегда заканчивалось жарким сексом… если позволяло место и время.
Я и не знал, что могу быть влюблен вот так паталогически. Но не хотел, чтобы это чувство стало слабее. Меня все устраивало, мне очень нравилось ей принадлежать целиком, нравилось, что она это чувствовала и понемногу училась принимать.
Первый раз, когда она сама проявила инициативу в сексе не забуду никогда. Я волновался как ни разу в жизни, боялся, что ее напугает собственная неловкость и смущение, и она больше не осмелится взять то, что принадлежит только ей одной. Тот наш раз был волшебным, я впервые был настолько возбужден и осторожен. Мне нравилось все: и сбивавшийся ритм ее движений, и рваные вдохи и стоны, которые она и не пыталась сдержать.