Жестокие игры
Шрифт:
Я пытаюсь выбросить из головы Шона Кендрика, но передо мной продолжает всплывать его энергичное лицо, я слышу его голос, хриплый от морской воды. И каждый раз, когда я заново переживаю этот момент, мое лицо загорается от смущения.
Я провожу ладонью по лбу, шершавому от соли, и у меня вырывается долгий судорожный вздох.
«Держи своего пони подальше от этого пляжа».
Мне хочется отступить, сдаться. Я ведь все это делаю только для того, чтобы еще на несколько жалких недель задержать на острове своего брата Габриэля. А что толку? Я его и краем глаза не видела с тех пор, как заявила о своем
Мысль о том, чтобы бросить все это, вызывает одновременно и облегчение, и беспокойство. Мне невыносимо думать о возвращении на пляж. Но я и того не могу представить, что скажу Гэйбу: я передумала. Вот уж не предполагала, что у меня осталось достаточно гордости, чтобы страдать из-за этого, но так и есть.
В дверь кто-то стучит. Я не успеваю привести в порядок волосы — впрочем, не думаю, что их вообще можно привести в порядок, я просто чувствую, какие они липкие и противные после купания в соленой воде. На сердце у меня неспокойно. Я ничего хорошего не жду от этого внезапного стука.
Дверь открывается, и я вижу Бенджамина Малверна. Я знаю, что это Бенджамин Малверн, ведь в «Черноглазой красотке» на стене у бара висит его фотография с автографом. Я однажды спросила папу, зачем она там, и он ответил, что Бенджамин Малверн вложил кучу денег в этот бар, и без этого заведение бы просто не открылось. Но я все равно не понимаю, с какой стати вешать на стену чью-то подписанную фотографию.
— Габриэль Конноли здесь живет? — спрашивает Малверн, проходя в кухню.
Я продолжаю придерживать дверь, не давая ей закрыться. Самый богатый человек на Тисби стоит в нашем доме, сложив руки на груди, и его взгляд переходит от загроможденного кухонного стола к куче дров и торфяных брикетов у камина в гостиной, потом — к седлу, которое я водрузила на спинку папиного кресла. На Малверне шерстяной джемпер с треугольным вырезом и галстук. У него седые волосы, а лицо какое-то неприятное, правда, от него хорошо пахнет, и у меня это вызывает негодование.
Я не закрываю дверь. Мне почему-то кажется, что если я позволю ей закрыться, это будет выглядеть так, словно я пригласила Малверна войти, а я его не приглашала.
— Его сейчас нет, — отвечаю я.
— А, — произносит Малверн. Он продолжает осматриваться по сторонам. — А ты — его сестра.
— Кэт Конноли, — уточняю я как можно более вызывающим тоном.
— Да. Думаю, мы могли бы выпить чаю.
И он усаживается к нашему столу.
— Мистер Малверн, — сурово начинаю я.
— Отлично, ты знаешь, кто я такой. Это облегчает дело. И вот что… я, конечно, не собираюсь указывать тебе, что ты должна делать, но снаружи очень холодно, а открытая дверь совсем не защищает от ветра.
Я захлопываю дверь. А заодно захлопываю и рот. И начинаю готовить чай. Я в равной мере и оскорблена, и сгораю от любопытства.
— Зачем вы пришли? — спрашиваю я наконец.
И мне наплевать, вежливо или нет звучит мой вопрос.
Взгляд Малверна задерживается на седле, но когда я заговариваю, он поворачивается ко мне. Меня немножко пугают его глаза. В целом Малверн
— У меня довольно неприятное дело, — отвечает он очень приятным тоном.
— А мне-то казалось, что вы должны иметь специальных людей, которые занимаются за вас неприятными делами, — говорю я, чувствуя себя отчаянно дерзкой. — Сахар или молоко?
— Масло, молоко и соль, пожалуйста.
Я оборачиваюсь к Малверну, уверенная, что он смеется надо мной. Но не вижу ничего подобного. И вообще, всмотревшись в его лицо, я не уверена, что он способен шутить. Такое лицо можно скорее представить на банкноте в один фунт стерлингов. Я подаю ему чашку с чаем, солонку и нашу крошечную масленку. Ставя напротив Малверна кувшинчик с молоком, я наблюдаю за тем, как он опускает в чашку маленький кусочек масла, добавляет основательную порцию соли, а потом наливает молоко и начинает все тщательно перемешивать. На поверхности жидкости появляется пена. Это похоже на то дымящееся молоко, которое, как я однажды видела, выливается из коровы. Мне кажется, что он не решится это выпить, однако Малверн пьет.
Прижав пальцы к боку чашки, как будто желая их согреть, он спрашивает:
— Это твой пони там, во дворе?
— Лошадь, — поправляю я. — В ней пятнадцать ладоней.
— Она бы выглядела гораздо лучше, если бы ты ее как следует кормила, — сообщает мне Малверн. — Избавь ее от этого жалкого сена, и она наберется сил. И брюхо у нее подтянется.
Конечно, она бы набралась энергии, если бы у меня были зерно и сено получше. И я набралась бы энергии, если бы могла есть что-нибудь кроме бобов и яблочного пирога, но нам обеим придется обойтись тем, что имеется, по одной и той же причине.
Мы пьем чай. Я думаю о Финне, который может вот сейчас вернуться домой и обнаружить Малверна за нашим кухонным столом. Я собираю со стола крошки и строю из них пирамидку за масленкой.
— Значит, ваши родители погибли, — говорит Бенджамин Малверн.
Я со стуком ставлю на стол чашку.
— Мистер Малверн!..
— Я знаю эту историю, — перебивает он меня. — И не собираюсь ее обсуждать. Я хочу знать, что теперь с вами происходит. Как вы трое — вас ведь трое? — справляетесь одни?
Я пытаюсь представить, как бы повели себя в этой ситуации мои родители. Они всегда были безупречно вежливы и замкнуты. Мне удается только одно. И я неловко отвечаю:
— Вполне справляемся. Гэйб работает в гостинице. Мы с Финном тоже прирабатываем. Расписываем всякие мелочи для туристов.
— На чай вам хватает, — говорит Малверн, но его глаза посматривают на дверь кладовой.
Знаю, что он заметил, насколько в ней пусто, когда я брала оттуда масленку.
— Мы вполне справляемся, — повторяю я.
Малверн допивает свой чай — как он умудрился выпить эту жуткую смесь, ни разу не поморщившись, остается за пределами моего понимания, — и складывает руки на столе. Потом он чуть наклоняется в мою сторону, и я чую запах его одеколона.
— Вообще-то я пришел, чтобы вас выселить.
До меня далеко не сразу доходит смысл его слов, но потом я вскакиваю, В голове у меня гудит и бухает в том месте, по которому ударило колено водяной лошади. И я мысленно повторяю слова Малверна.
А он продолжает: