Жестокие клятвы
Шрифт:
Имеет смысл. Особенно когда узнаю, что она выходит прямо в прихожую его матери. Я оглядываю большое пространство. Это просто впечатляет. Стены, ведущие в коридор, украшены бумагой в стиле ар-деко, создающей пастельную атмосферу пустыни. Светильники выполнены из старинного золота и выглядят изношенными и использованными.
Саша ведет меня глубже в пентхаус. Это роскошно, но в то же время по-домашнему.
— Привет, дорогая, — приветствует меня Светлана, когда мы входим в большую кухню, которая открыто переходит в остальную часть пентхауса.
— Привет, — я застенчиво улыбаюсь ей, не зная, следует ли мне называть ее Светланой или госпожой Волковой.
— Спасибо, Саша, — говорит она ему с улыбкой. — Я возьму на себя.
Саша слегка склоняет голову, прежде чем повернуться и оставить нас двоих наедине.
— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает она, открывая дверцу холодильника.
— Да, пожалуйста.
Несколько мгновений спустя она ставит передо мной бокал шардоне. Налив себе еще порцию, она жестом приглашает меня сесть рядом с ней на большую серую секцию, которая доминирует над ее жилым пространством. Из больших, беспрепятственных окон открывается потрясающий вид на город.
— Я так понимаю, это не светский звонок, — подводит она итоги. Я напрягаюсь из-за ее интуитивной натуры. Должно быть, Адриан взял это отсюда. Она улыбается в свой стакан, когда я молчу. — Это как-то связано с мужчиной и ребенком, за которым ты вчера следила?
Мои глаза расширяются от удивления. Откуда она узнала?
— Одна вещь, которую ты узнаешь обо мне, это то, что я вижу все, — она ухмыляется. — Мой сын не единственный, у кого есть ресурсы. Вот почему я предполагаю, что ты пришла ко мне вместо него.
Да, страшно интуитивно.
— Мне нужно знать, кто они.
— Почему?
Я ожидала, что она спросит мои доводы, но не была уверена, что смогу дать ей правильный ответ. Она Волкова. Враг. Она может использовать информацию, которую я ей даю, против меня. Против девочки. Они могли использовать ее, чтобы получить доступ ко всему. Все состояние Кастеллано будет у них под рукой, и я им больше не буду нужна. Но что-то в ее глазах тянет меня за душу, умоляя довериться ей.
— Я думаю, что эта девочка — моя сестра, — выпаливаю я. Светлана медленно кивает, осознавая то, что я ей только что сказала.
— И что заставляет тебя в это верить? — она спрашивает, и я ей говорю. Я рассказываю ей все, начиная с самого начала. Я никогда раньше никому не доверялась таким образом. Даже Аде, но я не думаю, что когда-либо полностью доверяла Аде хранить мои секреты. Вот почему я никогда не рассказывала ей о своих письмах Адрику.
— Ты уверена, что это та самая родинка? — она спрашивает. Я киваю.
— Насколько я себя помню, это была определяющая черта в семье моего отца, — я показываю ей отметину. — Никто из семьи моего отца не жив, чтобы родить ребенка. Либо он, либо мой дедушка.
Мое лицо искажается от отвращения при мысли о том, что у моего дедушки есть дети в его
Старом.
— У Ады была такая же отметина, — говорит она. — Я помню, что видела это несколько раз.
Я качаю головой.
— Нет, Ада порезала себе кожу, чтобы выглядеть как я, когда ей было тринадцать. Она сказала мне, что тоже хочет стать Кастельяно. Я помню, как подумала, какое это безумие, что она думала, что моей жизни можно позавидовать.
— Ее след был не от ножа, Ваня, — говорит она. — Это родимое пятно, такое же, как и твое.
— Как ты можешь быть уверена?
— Прежде чем Ада вышла замуж за моего сына, ей нужно было пройти медицинское обследование, — утверждает она. — Это необходимо для всех брачных переговоров.
Я не знала, что был брачный договор.
— Разве эти анализы не конфиденциальны?
Светлана лукаво улыбается мне.
— Если врач не входит в вашу ведомость.
Имеет смысл.
— Итак, ты хочешь сказать мне, что отметина на ее запястье — настоящая родинка? — уточняю я. Светлана кивает.
— Когда она порезала себе запястье, ты когда-нибудь замечала небольшой порез прямо под ним?
Я вспоминаю ту ночь. Ее не было несколько недель, а я была заперта в своей комнате, питаясь хлебом и водой. Единственное, что помогало мне оставаться в здравом уме, — это скрытый телефон, с которого мне приходилось писать Адрику. Все, что он делал, это текст. Я украла его у одного из охранников. Это был одноразовый телефон с предоплаченными текстовыми сообщениями, который я часто подкупала одной из горничных, чтобы она пополняла его для меня каждые несколько месяцев.
Той ночью отец выпустил меня из комнаты, сказав, что вернет Аду, как только я извинюсь перед Петром за то, что толкнула его в грязь, когда он забрал мою куклу. Я никогда ни за что не извинялась так быстро.
Я нашла ее в ванной с разорванной бритвой на запястье. Опасаясь худшего, я выбила бритву из ее руки и прикрыла порез полотенцем. Теперь, оглядываясь назад на тот момент, я понимаю, что не обратила внимания на отметку. Я просто предполагала, что она это сделала, как она мне сказала. Я поверила Аде на слово.
Я была не права.
— Порез, образовавший шрам чуть ниже отметки, — это то место, где, по предположению врача, она пыталась закопать кожу, чтобы срезать след.
Если это правда — если метка никогда не была шрамом, который она создала, это значит…
Сирень.
Глициния.
Драконьи колокольчики.
— Она моя сестра.
ГЛАВА 28
Адриан
Файл передо мной ужасен. Это поток информации, которую я пытаюсь распространить. Луан Османи, пятьдесят два года. Большую часть своей жизни провел в Албании, пока его двоюродный брат Армир, глава мафии в Албании, не перевез Луана и его сестру в Вегас. В то время албанцы прорывались на слабые территории, которыми владели пять семей.