Жестокии? мучитель
Шрифт:
Что-то тяжелое оседает у меня внутри, когда произношу эти слова. Желание разыскать Наталью и наброситься на нее за то, что она позволила своему брату отдать себя в руки другого, в то время как она принадлежит мне, сводит меня с ума.
Алекс садится на скамейку и откидывает голову назад.
— Как скажешь. И вообще, почему вы здесь, неудачники?
Риццо пожимает плечами, вытаскивая косяк травки.
— Нельзя курить в здании.
– Он наклоняется вперед. — У кого-нибудь из вас есть прикурить?
Ник достает зажигалку,
— Какой болван принесет косяк травки, но не возьмет зажигалку?
Риццо пожимает плечами и закуривает, делая долгую затяжку.
— Хочешь немного?
— Папа Римский - католик?
– Спрашивает Ник, выхватывая сигарету у него из рук.
Я качаю головой, поскольку наркотики никогда не были моим стилем. Возможно, это из-за всего дерьма, что я видел в Мексике, и того, как наркотики разрушали жизни, но сам бы я не притронулся к этой дряни.
— Элиас?
– Спрашивает Ник, протягивая мне косяк.
— Нет.
– Машу отрицательно. — Забыл, что мне нужно кое-что сделать.
Я встаю, надеясь, что никто из них не станет расспрашивать меня о том, что именно. С тех пор, как Алекс сбросил на меня бомбу о том, что брат Натальи организовывает её брак, у меня появилась отчаянная, царапающая потребность разыскать ее.
— Как хочешь, - говорит Риццо, выхватывая сигарету у Ника и затягиваясь косяком. — Больше для нас.
Я ухожу, мое сердце колотится сильно и быстро, пока я пытаюсь пораскинуть мозгами, где сейчас может быть Наталья. Уже поздно, библиотека закрыта. Значит она либо в кафетерии, либо в общем зале, либо в женском общежитии. В последнее будет сложно попасть.
Я достаю свой мобильный и отправляю ей сообщение.
Где ты?
Я не особо надеюсь на ответ, поскольку она ужасно упряма в том, чтобы не отвечать на мои смс. Возможно, мне нужно быть с ней жестче. Я отправляю ей фотографию, которую сделал, когда она сосала мой член в переулке, вместе с сообщением.
Не забывай, кому ты принадлежишь.
Появляется сердитый эмодзи, за которым следуют слова.
В своей комнате.
Блядь.
Вытаскивай свою задницу из комнаты и встретимся в спортзале. Пять минут, или я разошлю это фото всем.
Это блеф, так как я не хочу, чтобы кто-нибудь когда-либо видел это, кроме меня. Фотография была сделана под влиянием момента, для моего собственного удовольствия.
Я ненавижу тебя.
Я ухмыляюсь на это и направляюсь в спортзал, надеясь, что там пусто. Сегодня занятий по расписанию нет, так что так и должно быть. Когда прихожу туда, там пусто, поэтому я сажусь на трибуну и жду.
Наталье требуется ровно пять минут. Когда она
— Чего ты хочешь?
– спрашивает она, скрещивая руки. Это движение еще больше прижимает ее красивые, упругие груди друг к другу.
— До меня дошли слухи, которые, я надеюсь, не соответствуют действительности.
Она слегка наклоняет голову, ожидая от меня подробностей. Когда я ничего не говорю, она раздраженно фыркает.
— Что за слухи?
— Что твой брат согласился выдать тебя замуж.
Она хмурится.
— Этого не может быть. Кто тебе это сказал?
— Надежный источник, - говорю я, вставая и спускаясь к ней на основной корт. — Но как ты можешь принадлежать мне, если обещана кому-то другому?
Наталья качает головой.
— Михаил не выдаст меня замуж. Предполагается, что я возглавлю братву.
Я смеюсь над этим, потому что она наивна, если верит, что женщина может возглавить братву в одиночку. В Картеле и итальянской мафии есть женщины-лидеры. Черт возьми, даже в ирландских организациях есть несколько. Но для русских это неслыханно.
— Неужели ты действительно веришь, что мужчины из братвы последуют за тобой? За одинокой женщиной?
Ее плечи слегка опускаются, как будто я затронул что-то, что ее беспокоило.
— Я не знаю, - говорит она, внезапно становясь похожей на сломленную маленькую девочку, у которой разбились все мечты.
Ненавижу то, как болит моя грудь при виде этого.
Что, черт возьми, со мной не так?
Наталья Гурин не заслуживает моей жалости.
— Иди сюда, - говорю я, удивляясь мягкости своего тона. Предполагалось, что это прозвучит повелительно, но боюсь, что переход от чистой ненависти к желанию изменил динамику наших отношений.
Она не сопротивляется, подходит ко мне и останавливается всего в метре от меня. Ее глаза встречаются с моими, все еще вызывающие, но немного сломленные. Я хватаю ее за бедра и притягиваю ближе, вызывая тихий вздох.
— На зимних каникулах ты проверишь правдивость этих слухов. Ты поняла?
Наталья кивает.
— И если я узнаю, что это правда, то всё станет ужасно, bonita.
– Я нежно касаюсь губами ее губ, заставляя ее вздрогнуть. — Ты принадлежишь мне. Никому другому. Пока я не отпущу тебя, ты моя.
А затем целую ее, мои губы прижимаются к ее со всей страстью, ненавистью и яростью, которые бурлят внутри меня. Это превращается в нечто неузнаваемое, когда я засовываю свой язык ей в рот, поглощая ее так, словно от этого зависит моя жизнь.