Жестокий 2. Тебе не сбежать
Шрифт:
– На прогулку? Мне теперь можно выходить?
– Со мной – да.
Кисло улыбаюсь и бреду к шкафу. Снимаю с себя халат, бросаю его на пол и достаю первые попавшиеся джинсы и толстовку. Когда надеваю последнюю, позади слышится шорох и я вздрагиваю.
– Ш-ш-ш, - звучит прямо над ухом, и волосатая ручища чудовища обвивает мою талию. – Не ори только, - прижимает меня к себе рывком, руки ложатся на мои груди, ещё не прикрытые одеждой, пальцы легонько сжимают соски, играют, поглаживают.
Дыхание Имрана на моей шее становится частым, горячим и в голую поясницу вжимается твёрдая эрекция.
– У тебя только один выход: изнасиловать меня. Потому
– Звучит, как вызов. Принимаю, - слышу, как ухмыляется и отворачиваю лицо в сторону.
– Мне даже дышать с тобой одним воздухом противно.
– И снова ты меня провоцируешь, - качает головой, цокая языком. – Ай-яй-яй, какая непослушная.
– Так мне можно одеться или нет?
Он тяжело вздыхает, словно рассчитывал на что-то другое, а после отпускает меня, сам же идёт к двери.
– Жду тебя на улице, красивая. Не забудь прикрыть свои прелести, а то мне придётся грохнуть всех своих парней.
Я вздрагиваю от его слов и, ссутулившись, прилипаю к двери шкафа. Мразь. Какая же мразь бессердечная.
Но жалеть себя больше не хочется и я, одевшись, выхожу на крыльцо. Басаев отлипает от перил, где, видимо, ждал меня, шутливо подставляет локоть, который я, конечно же, игнорирую. Спускаюсь по ступенькам, прохожу мимо Вахи, что застыл тут же и следит за мной каким-то сосредоточенным, задумчивым взглядом. Тешатся подонки. Радостно им, наверное, видеть меня повершенной и раздавленной. Они все здесь нелюди. Зверьё, понимающее лишь язык силы. А женщины для них не люди. Я так вообще никто.
Гулять на территории дома Басаева особо негде. За исключением небольшого сада, который я уже видела на заднем дворе. Туда и направляюсь, считая собственные шаги. Его же шаги позади стараюсь не замечать.
– Красиво, да? – закатываю глаза, когда он заговаривает и, естественно, не реагирую. – Этот сад я посадил в память о матери. Она всегда мечтала о большом доме, где могла бы посадить свой сад. Она любила эту свою мечту. Наверное, ещё больше, чем меня. Потому что я напоминал ей отца, который обещал ей дать это всё, а затем просто забыл о ней и своих обещаниях. Кому нужна бродячая цыганка и её приплод. Спустя годы я приобрёл этот дом для неё. Но полюбить его так и не смог. Знаешь почему? Я не умею чувствовать. Уже давно не умею. Забыл каково это. Всё забыл. Хотя мечтал вместе с ней.
Я остановилась у молодой высокой яблони, облокотилась о ствол. Неделя самопоедания далась трудно, и я истратила последние силы на взращивание в себе ненависти и презрения к этому недочеловеку. И истощилась, как морально, так и физически.
– К чему эта слезливая история? Я должна проникнуться и пожалеть тебя или как?
– Просто поддерживаю разговор. Тебе не надоело молчать? – он приваливается к сливе напротив, склоняет голову набок и складывает руки на груди.
– Почему цыгане? Ты же вроде не цыган? Хотя мне плевать.
– Наполовину. Ты, наверное, заметила, что мы с братом не особо похожи внешне.
– Ну… У вас характеры схожие. Очень, - равнодушно пожимаю плечами и нахожу в себе силы, чтобы оторваться от дерева и сделать ещё несколько шагов по аллее.
– Паскудная натура нам досталась от отца. А вот матери у нас разные. Мать Булата была той же национальности, что и отец. Законная жена. Госпожа. А моя – цыганка. Без роду, без племени. Её выгнали из табора за то, что связалась с моим папашей. Она доверилась ему,
– Мне плевать, Имран. Плевать, почему ты стал таким моральным уродом. Плевать, кто тебя там искалечил. Ты всё заслужил.
– Заслужил? Думаешь? – догоняет меня и следует уже рядом. – По-твоему трёхлетний чумазый цыганёнок, мечтавший об отце и только-только узнавший от матери о его существовании, заслужил быть изгнанным из его дома собаками? А двадцатилетний парень, который положил уйму сил, чтобы добиться признания отца и, наконец, встать с ним рядом, получить хотя бы малую долю наследства и просто жить с любимой девушкой – он заслужил казнь? Заслужил гореть заживо в огне? Просто потому, что старший брат хотел его девушку. Законнорожденный, достойный сын. Подумаешь, поджёг цыгана какого-то. Да плевать. Что тут такого? Так ты считаешь? Тогда не удивляйся тому, что сама расплачиваешься за чужие ошибки, - настигнув меня, хватает за руку, больно дёргает к себе. – Или может, ты считаешь себя лучше того цыганёнка, а, красивая? Твоя кровь чище, благородней? Чем ты лучше?
Я выдёргиваю руку из его захвата и он, как ни странно, отпускает меня.
– Я лучше и чище хотя бы тем, что никого не убила и не покалечила. И даже угрозами тебе не удалось сделать из меня убийцу. Вот чем я лучше. И даже пережив всё это… Я не превращусь в чудовище. А ты будешь единственным, кого я убью.
Пару мгновений он смотрит на меня так серьёзно, словно, и правда, верит, что я исполню свою угрозу, а затем прыскает от смеха. Циничный, самоуверенный подонок.
– Мечтать не вредно, красивая. Но ты, конечно, можешь попытаться.
Закрываю глаза, снова открываю. И так несколько раз, пока в глазах не начинает щипать от слёз. Это не сон. Я всё там же. В жутком, металлическом контейнере с дырками для воздуха. Он такой узкий и тесный, что подняться не представляется возможным. Даже сесть не могу.
Чувствую, что начинаю задыхаться. Во мне рождается паника и я впервые узнаю, что страдаю клаустрофобией*. В этом ящике так жутко, словно… Нет, я не хочу думать о том, что останусь здесь навеки. Не хочу.
Набираю в лёгкие побольше воздуха и кричу, что есть сил. До хрипоты, до режущей боли в горле. Кричу по-арабски, чтобы меня поняли.
– Пожалуйста! Кто-нибудь! Помогитеее! Выпустите меня! – разбиваю кулаки о крышку ящика до крови и понимаю, что тот, кто меня сюда поместил именно этого и хотел. Чтобы я испугалась, чтобы расклеилась и сломалась. Место, и правда, жуткое. Напоминает тот страшный фильм, который мы с подружкой посмотрели в седьмом классе и потом две ночи не могли спокойно спать. Там парня по ошибке похоронили живым, и он очнулся под землёй, закопанный и всеми покинутый.
Всхлипываю, шмыгаю носом.
Это дурацкая шутка. Меня просто хотят напугать. Вот сейчас кто-нибудь откроет ящик и моё перекошенное от дикого ужаса лицо снимут на камеру. Но время идёт, а ящик по-прежнему закрыт, и я не слышу, чтобы кто-то был рядом. Пытаюсь что-нибудь рассмотреть в дырки для воздуха, но там темно. Абсолютная тишина бьёт по нервам и через какое-то время я начинаю прислушиваться, не шевелятся ли вокруг ящика насекомые. Позже понимаю, что если бы ящик был в земле, то я бы уже задохнулась от нехватки воздуха.