Жестокий наезд
Шрифт:
Я не боюсь, потому что испытывал это не раз и не два. В деле четыре очень мощных стороны, неравномерно разделенные обстоятельствами на две половины. И каждая из них, распрямляясь как пружина, будет использовать всю свою силу и силу, помогающую, но не участвующую в процессе. Уже через час после окончания первого дня заседания я пойму, кто в чьей команде играет и каковы шансы на успех у каждого. Мир сильных города сего развалится, как арбуз, на две половины. И каждая из половин будет демонстрировать мне свою большую привлекательность, нежели рядом лежащая. Но я-то знаю, что это – две половины одного и того же арбуза.
А потому и начну судить по совести и справедливости, без жалости и гнева, беспристрастно, подчиняясь только правосудию, как велят мне долг и моя совесть...
ВСТАТЬ, СУД ИДЕТ.
Глава 8
Алла
Пропустив вперед одного из судебных заседателей, я вошел в зал. Тяжкие вздохи, терпеливое ожидание того момента, когда судья по фамилии Струге усядется за стол. «Прошу садиться», – и те же вздохи из зала. Всегда одно и то же. Хоть раз бы встретили радостным свистом и овациями! В ответ я растянул бы полы мантии и поклонился до пола. Но я не Дэвид Копперфильд. Поэтому радоваться моему появлению может лишь откровенный идиот. Струге всегда показывает один и тот же фокус. Перемещать себя сквозь Китайскую или иную стену я не могу, освобождать себя от пут на дне Марианской впадины тоже. Но попробовал бы коллега Дэвид переместить одного или группу подсудимых за стены колонии лет на пять-десять. Вот это был бы фокус. Это тебе не бабу пополам распиливать. Но фокуснику Копперфильду аплодируют и сломя голову рвутся брать у него автографы. Мои же волшебства почему-то всегда встречают ревом и проклятиями. А чего они хотят? У нас разные школы, потому и фокусы разные. А за автографом ко мне приходят... То разрешение на свидание подписать, то копию приговора заверить. Есть и еще одно отличие. Дэвиду, при всем его старании, не верят и пытаются выискивать подлог. Мне же верят безоговорочно.
Белая и черная магия. Я, наверное, слуга последней. Под цвет мантии.
Разглядываю зал. Кажется, весь цвет города прибыл посмотреть. Все на месте. Из уже упомянутых не хватает Смышляева и Баскова. Ну, с Алексеем Петровичем все ясно. На его месте я бы тоже тут не отсвечивал. А вот Бася горячится. Он в этом зале появится в обязательном порядке, чего бы мне и ему это ни стоило. Его фамилия фигурирует в уголовном деле в списке свидетелей, и новоиспеченному криминальному авторитету Тернова уже следовало бы изучить практику моего рассмотрения дел и сделать соответствующие выводы. Если в деле присутствует фамилия «Иванов», то, где бы в данный момент Иванов ни находился, он обязательно в моем представлении поучаствует. Единственное, чему я пока так и не научился, – это оживлять трупы. Именно по этой причине некоторые Ивановы в моих процессах так и не появляются. Однако мне известно, что отходить в мир теней Сергей Николаевич Басков не собирается. Поэтому его сегодняшнее отсутствие я расцениваю не иначе как вызов. О дне первого судебного заседания он уведомлен надлежащим образом, и вряд ли я признаю уважительной причиной факт его отсутствия из-за деловой встречи с каким-нибудь залетным авторитетом. Если это так, пусть несет мне справку. «Я, Митя Горно-Алтайский, настоящим заверяю, что Сергей Николаевич Басков (Бася) с десяти до тринадцати часов пятого марта «тер» со мной чисто за жизнь на берегу Терновки». Если принесет, я приобщу к материалам дела и неявку признаю уважительной.
Когда я дохожу до той части, где звучит мой вопрос: «Отводы составу суда есть?», в зале наступает оглушительная тишина. Я знаю, многим в зале суда сейчас очень хочется заорать: «Долой Струге!!!» Но и они знают – едва они заявят ходатайство о моем отводе, как я спокойно удалюсь вместе с заседателями в совещательную комнату и уже через пять минут оттуда выйду. Все, чего они могут добиться в этом случае, будет никому не нужная оттяжка начала заседания на пять минут. Я встану и провозглашу мнение суда о том, что данное ходатайство не обосновано и не является препятствием для того, чтобы данное дело рассматривалось в составе прежнем.
Поэтому со всех четырех сторон я слышу лишь глухие ответы «Нет» или вижу молчаливые покачивания головой. Какой смысл делать то, что не возымеет никакого последствия?
Закон в этой стадии заставляет меня быть нудным и монотонным. Однако без этих шаблонных вопросов, предписанных мне законом, обойтись нельзя. Я деловито тяну резину, знакомя друг с другом всех участников процесса. Собственно, знакомиться мне с ними не нужно. Всех этих адвокатов я знаю так хорошо, что могу быть личным летописцем каждого. Я знаю, кто в какой стадии сделает прокол и кто из них обязательно этим воспользуется. Всех этих мэтров я повидал на своих процессах десятки раз. То же самое они могут сказать и обо мне, так что ситуации равны. Единственный, кто слегка выпадает из этого действа, это государственный обвинитель. Этого молодого человека в форме юриста первого класса я вижу впервые. Он молод и
Закончив формальную, но столь необходимую часть, напоминающую болтовню конферансье перед концертом, я делаю паузу. Все ждут действа. Как зрители, которые терпеливо слушают ведущего, елозят задницами по концертным креслам и ждут начала.
А я жду, кто из адвокатов проколется первым. Это произойдет обязательно. Их слишком много, поэтому процент совершения глупости увеличивается в несколько раз. И я, черт меня побери, делаю провокацию!
– Итак... – Окинув ватным взглядом зал, я перевожу его на заседателей.
– Ваша Честь! – раздается от клетки, в которой, словно намокший воробей, сидит Малыгин-младший. – Как адвокат подсудимого, я считаю нужным вести в суде звукозапись.
И адвокат Артема Семеновича, вынув диктофон, нажимает на кнопку записи и ставит аппарат на стол.
Вот те на. Я как-то не ожидал, что ошибку совершит именно Ползункова. И я своей забуревшей шкурой мгновенно чувствую подвох. Даже мантия на моей спине стала эластичной, как будто ее постирали мылом «Дав». Адвокат с двадцатилетним стажем Ползункова может не быть информирована о составе американского экипажа астронавтов, высадившегося на Луну, но она наверняка помнит даже состав «тройки», судившей Тухачевского. Уголовный процесс Ирина Петровна знает, как расположение мебели в своей двухуровневой квартире на улице Киевская.
Я вглядываюсь в нее, она не отводит взгляда от моего лица. Она спокойна и уверена в себе, как продавщица продуктового магазина, «раскусившая» очередных посетителей из налоговой полиции с их подлой «контрольной закупкой». Ирина Петровна не может не знать, что право использования звукозаписывающей аппаратуры закреплена Конституцией. Но вместе с правом существуют еще и правила. Об этом нужно заявить ходатайство, так того требует закон. Я могу отказать, могу разрешить. Однако, если откажу, мгновенно выражу некую предвзятость к подсудимому. Если соглашусь, дам в руки карты для стороны потерпевшей. Суд в некотором смысле торг, по истечении которого каждый стремится получить максимальную выгоду.
Но что же делает Ирина свет Петровна? Она нарушает закон, прекрасно зная, что я сейчас это пресеку. «Пресеку» или – «просеку»? А что я должен просечь?
«Антон Павлович, ты должен просечь, что Ирина Петровна начинает зарабатывать очки. Сейчас ты заставишь ее выключить диктофон и тем самым дашь ей в последующем, в случае неблагополучного исхода дела, заполнить первую строчку жалобы в кассационную инстанцию: «Судья Струге А. П. запретил использование в процессе звукозаписывающей аппаратуры». Точка. А это уже судья Струге потом будет указывать на причины такого запрета. И то, если кому-то это будет интересно. Но я знаю, я почти уверен в том, что это не будет в областном суде интересно никому. В областном суде находится Игорь Матвеевич Лукин, который обратит внимание на жалобу, но не станет выяснять причины ее происхождения.
Вот теперь, кажется, все ясно. Первый из адвокатов дал мне понять, с какого правового поля сорвали эту ягоду...
Не отрывая взгляда от Ползунковой, я сказал:
– А почему бы и нет? Закон вам это разрешает.
Ходатайства о применении материалов записи в дальнейшем процессе она не заявляла. А это означает, что эту запись она не может использовать официально. Без официально оформленного документа ее содержание бессмысленно. Лишь для того, чтобы Ирина Петровна тихими мартовскими вечерами сидела у камина и прослушивала весь тот бред, который сейчас польется со всех сторон.