Жестокий наезд
Шрифт:
– Достаточно. – Я вытряхнул ему в руку несколько сигарет из пачки. – В понедельник вместе с участковым уполномоченным ко мне. К девяти часам. Капитану Самойлову так и передай.
– Спаситель...
– Не радуйся, суд еще ничего не решил.
Продолжая делать круговые движения руками, я заторопился домой. До обеда далеко, но и дел немало.
Едва я подошел к остановке, как подъехал автобус, следующий до дома Пащенко. Мне это показалось хорошим предзнаменованием. Втиснувшись в двери, я тут же попал в водоворот событий. Бледная от ужаса дама держала за шиворот неумытого мальчишку и орала, что тот вытащил у нее кошелек. В качестве доказательств
Когда в кармане запиликал «Эрикссон», я тут же вспомнил о Земцове. Конечно, это был он.
– Палыч? Думаю, хозяин «девятки» тебя заинтересует мало. Это ветеран финской и Великой Отечественной войн. По доверенности управляет некто Зверков Руслан Егорович. Знаешь такого?
– Нет! Саша, говори погромче, я ни черта не слышу!
– Зверков Руслан – это нехороший мальчик. Его кличка – Зверек... Входит в ОПГ Баскова...
– Спасибо! Потом перезвоню!
Я отключил связь. Пока все ясно. Доберусь до Пащенко, оттуда и позвоню в УБОП, разузнаю подробнее.
Соскочив с подножки, я пересек дорогу и вошел в подъезд Вадима. Еще через две минуты сидел у него в комнате и наблюдал, как он разливает в чашки чай. Настроение у него было хорошее, и вообще – по некоторым признакам я заключил, что здесь недавно была женщина. У него есть какая-то зазноба, но он не знакомит меня с ней, говорит, что боится сглазить. Мужику почти сорок лет, и он очень трепетно относится к попытке – возможно, последней в жизни – создания толковой семьи.
На рассказ о посещении квартиры Изварина у меня ушло минут пятнадцать. Пащенко не подавал никаких признаков беспокойства до тех пор, пока я не дошел до того момента, когда стал осматривать комнаты в квартире на улице Станиславского. После того, как я открыл нишу, он крякнул и покрутил пальцем у виска.
– Кто? Изварин? – спросил я совершенно серьезно.
– Ты!.. Ты чем занимаешься, судья?! Сообщал кому-нибудь?!
Я признался, что ума у меня хватило лишь на то, чтобы открыть настежь входную дверь.
– Хорошо хоть тут не облажался. Струге, ты не хочешь заняться исполнением своих прямых обязанностей? Дела листать, свидетелей допрашивать? – Тут он счел необходимым уточнить. – Своих дел! В суде!!
– Пащенко, меня завтра пристрелят, а я даже не буду знать – за что. Я имею право на информацию...
– Ты имеешь право быть привлеченным к уголовной ответственности за укрытие совершенного кем-то преступления. Как он был убит?
– Ага! – обрадовался я. – Видишь, тебе тоже интересно.
И я поведал прокурору о своих наблюдениях. Он выслушал и тут же сделал вывод:
– Его убили в квартире. Если ты уверен в том, что на его теле не было повреждений, за исключением резаной раны на горле, то можно смело утверждать о принудительном инъекцировании. Вжарили овердозу героина, а уже спустя некоторое время перерезали глотку. Возить туда-сюда его никто не станет. Об этом говорят и тапки. Зачем его обувать в домашнюю обувь? Что это даст? А горло перерезали лишь затем, чтобы было наверняка. Вдруг приедет «Скорая», или Изварин окажется более крепким, чем это кажется. Укололи, дождались, пока потеряет сознание, после чего посадили в ванную. Говоришь, заметил на кухне несколько вымытых стаканов? Попили водички, поговорили, а потом, уходя, решили на всякий случай добить наверняка. Вот и вся недолга.
Пащенко прав. Зачем было возить труп Изварина по всему городу?
– Когда у тебя следующий процесс по делу Малыгина?
В понедельник. И начнется он в десять часов утра.
Глава 7
А в девять, едва я успел расправить на плечах мантию и сесть в кресло в своем кабинете, Алла сообщила мне о прибытии какого-то офицера милиции с отвратительным на вид бомжем.
Самойлов ввел Жору и приблизился ко мне.
– Антон Павлович, здравствуйте. Ко мне в райотдел прибыл некто...
– Что же ты, Самойлов, за подопечными своими не следишь? – перебил я его. – Мусор по территории разбрасывают, нецензурной бранью выражаются! Оскорбляя, к слову сказать, человеческое достоинство...
– Да какой он мой подопечный?! – Старший участковый хотел взорваться, но его останавливало понимание того, где находится и с кем разговаривает. – Эти перелетные птицы без регистрации неизвестно в каком районе появятся через час!
– Неважно, где они появятся через час. Важно, что я заметил одного из них на твоей территории.
Жора подробно рассказал о своих хулиганских поступках. Понимая, что в моем лице он имеет поддержку, бомж так увлекся самообличением, что едва не перегнул палку, когда решил пофантазировать. Самойлов напрягся в тот момент, когда бродяга «вспомнил» о том, как в тот день решил бросить в меня консервную банку.
– Вы не увлекайтесь, – посоветовал я Жоре. – Этого не было. Вот что, гражданин... Вы признаете факт того, что совершили противоправный поступок?
– Полностью. Мне стыдно оттого, что я до сих пор не могу занять свою ячею в обществе. Я обругал вас матом, Ваша Честь, я был пьян и дерзок. Моему поведению нет оправданий.
Ну, судить об этом имею право лишь я, но слово «ячея» мне понравилось. Иногда пьяные бродяги демонстрируют такие запасы лексики, которые и не снились начальнику ГУВД области. И я мог бы с чистой совестью подарить Жоре вожделенные полторы декады рая. Практически до конца холодов он был бы обеспечен пищей и теплом. А также общественно полезным трудом. Иногда чувствуешь огромное облегчение после принятого решения. Оно приходит всегда, когда понимаешь, что сделал приятное и обществу, и отдельным его членам. Но сейчас я огорошил всех. Я подверг Жору административному аресту на одни сутки. В глазах бродяги – укор и огорчение. В глазах Самойлова – мысль о том, что Струге – добрый. Я не добрый. Просто мне необходимо, чтобы все в камере, куда сейчас будет водворен Жора, знали, что ровно через двадцать четыре часа он покинет стены каземата.
– Самойлов, оставьте нас наедине.
Я позову его через пять минут, и он отведет Жору вниз, в караульное помещение. Там одна-единственная камера, поэтому нет никаких сомнений в том, что бомж очень скоро в ней кое с кем встретится.
Через пять минут я попросил Аллу пригласить Самойлова, который и увел бродягу к приставам.
Баскова я вижу второй раз в жизни. Впервые он предстал пред моими очами на предыдущем заседании. Все это время вместо него в заседаниях участвовали справки о его болезни, регулярно приносимые адвокатом. Но приходит время, когда заочная форма работы себя исчерпывает, и адвокаты подсудимой стороны начинают требовать в суд всех участников процесса.