Жестокий наезд
Шрифт:
– Я, бля буду, закрывал замок! – как-то не по-православному возмущается между тем один из иноков. – Вот этим ключом и закрывал!
Я вытягиваю шею и смотрю, как он демонстрирует братьям по вере металлический предмет. Ключ похож размерами на тот, каким Буратино открывал в каморке папы Карло потайную дверь. Каков замок, таков и ключ...
– Значит, так закрывал, лунатик! – Эхо от крика старшего прокатывается по подземному коридору. Уверен, что от него у Пащенко пробежали по спине мурашки. – Иди и еще раз попытайся! Не хватало, чтобы сюда еще бомжи забрались! Вячеслав выйдет, он тебе этот ключ в задницу вставит
– Я отвечаю – закрывал! – продолжает настаивать «ключник». – Я всегда эту дверь закрываю!
– Это что, дефективный?! – Старший указывает на поток холодного воздуха, врывающийся с улицы через дверную щель как раз на уровне моей головы. – Может, это бесы пошутили?!
Из-под шапки на мой лоб осторожно выползла капля пота и, в раздумье, остановилась. Если она решит продолжить свое движение, точкой ее падения будет клобук на голове старшего. Судя по всему, он парень хозяйственный и после такой капели обязательно проверит место на трубе, где появилась течь. Даже не знаю, как будет выглядеть его реакция, когда вместо проржавелого ободка на тонкой трубе он обнаружит мужика в дубленке...
– Иди, закрывай... – повелевает он всепрощающе. Его гнев сменился милостью. – Закрывай и заходи в хату с улицы. А мы поднимемся здесь. Водяра киснет...
Так, я начинаю кое-что понимать!..
Люди в рясах, называющие храм «хатой», готовящиеся внутри этой «хаты» распивать горькую. Я слабо разбираюсь в конфессиональных канонах, однако мне кажется, истинные служители бога вряд ли станут бухать где-нибудь за иконостасом, разложив на надгробии святых мощей закусон. Братва в церковных рясах, охраняющая очередной объект, – вот более точное определение для людей, готовящихся разойтись в разные стороны под моими ногами.
И тут...
Ничто не предвещало краха. Даже наши с Пащенко придурковатые позы не были помехой тому, чтобы все закончилось благополучно. Даже капля пота на моем лбу, проникнувшись пониманием, застыла между бровей, как смола. Даже нестерпимый жар под моими перчатками стал не столь силен, когда я услышал о скором уходе этих оборотней!
Но тут...
«Птичка польку танцевала на лужайке в ранний час! Нос – налево, хвост – направо! Это полька Карабас!..»
Братва остановилась как вкопанная и стала дружно задирать полы сутан в поисках внутренних карманов.
«Птичка польку танцевала на лужайке в ранний час! Нос – налево, хвост – направо! Это полька Карабас!»
Я смотрю вниз с перекошенным лицом, и мне кажется, что все четверо сейчас задерут сутаны, спустят штаны и сядут в ряд. Если исключить попытку достать из-под неудобной одежды сотовый телефон, то других ассоциаций у меня в голове не возникает. Я стерпел бы такой кошмар! Но слушать эту идиотскую мелодию у меня уже нет сил!..
«Птичка польку танцевала...»
Ну какая падла может в это время звонить Пащенко?!!
Сейчас у «служителей бога» пройдет минутное замешательство, и они вспомнят, что ни у одного из них телефон не может быть заряжен такой идиотской мелодией! Сейчас они достанут аппараты и убедятся в том, что их «мобилы» молчат! Тогда сам собой встанет вопрос...
«Птичка польку танцевала...»
Я знаю, что скоро наступит самое неприятное.
Понимая, что все кончено, капля срывается с моего носа и падает на головной убор старшего...
Последнее, что он увидел перед собой, это рифленый протектор моего ботинка сорок третьего размера.
С размаху врезав ему пяткой в нос, я под истошный вой всех присутствующих сбрасываю свое тело с «перекладины». Передо мной изумленное до невозможности лицо «ключника». Выбрав на портрете центр изумления, я изо всех сил бью парню в нос. Сейчас нужно добиться психологического шока у братков и выиграть время. Если же к этому добавится шок болевой, то наши с Пащенко шансы увеличатся в несколько раз...
А где, кстати, прокурор?!
Развернув голову вправо, я вижу Вадима. В отличие от меня он не обременен боксерскими навыками, поэтому действует, как неандерталец, наблюдающий перед собой попавшего в яму мамонта. То есть – насмерть забивает «старшего» кулаками. Впрочем, «насмерть» – это я для красного словца. Бестолковые прокурорские тычки в ухо, плечо, грудь и макушку находящегося в полных непонятках – это скорее приведение в чувство, нежели наоборот. Я по стойке «старшего» угадываю привычную позу бойца, находящегося в состоянии нокдауна у канатов. Глухая защита, в надежде на то, что противник скоро устанет. Сейчас «старшой» поймет, что перед ним не Кассиус Клей, и развернется. А если он развернется...
Сунув «ключнику» для профилактики торопливую «двойку», приняв которую тот послушно рухнул на пол, я бросаюсь на подмогу другу. И успеваю вовремя, ибо прямо на моих глазах происходит то, чего я больше всего опасался: боец делает быстрый шаг назад и разворачивает корпус. Опоздай я на секунду, и транспортный прокурор сейчас потерял бы во рту все резцы.
Подло, не по-спортивному, я разбежался и врезал «старшему» носком ботинка в колено. Поняв, что все, что он делал до этого, – неправильно, Пащенко вспоминает, что в нашей футбольной команде он – штатный пенальтист. Два быстрых шага, и я слышу звук удара. Это центрфорвард Пащенко пробил сразу по двум мячам, находившимся у противника.
Ни с чем не смогу сравнить душераздирающий вопль, едва не расколовший храм пополам.
Диспозиция такова: «старший» пытается руками найти между ног «мячи», которые Пащенко выбил за пределы стадиона, «ключник» с расквашенным носом изо всех сил старается встать с пола, а слегка тронутый мною третий и абсолютно никем не тронутый четвертый бегут вверх по лестнице, придерживая полы. Так, наверное, в восемнадцатом веке убегали куртизанки от графского «субботника».
Я хватаю Вадима за рукав и втягиваю в комнату, из которой появился криминальный квартет. Это единственно правильное решение. У братков я оружия не видел, но это не значит, что его у них нет. За те тридцать секунд, пока в коридоре творилось чинимое нами с прокурором безобразие, все могли запросто о нем позабыть. Я, например, ставлю себя на их место и думаю, что о пистолете вспомнил бы лишь сейчас. Сейчас, когда захлопываю прямо перед их носом тяжелые створки дверей. А раньше бы не вспомнил...