Жестокий рикошет
Шрифт:
И только после этого, еще раз осмотревшись, я дал, не глядя и не прижимая автомат к плечу, несколько хлестких коротких очередей по дальним деревьям и кустам, освобождая рожок автомата и показывая, где я нахожусь. Сменил рожок на сдвоенный и быстро, стараясь не думать о боли, а в действительности просто пересиливая ее, сместился к самому краю «зеленки», где на пригорке среди крупных камней были наиболее густые кусты под двумя высокими елями. Но сместился я не от поста на дороге, не назад, а вперед метров на двадцать, то есть совсем не в ту сторону, куда должен был бы уходить по логике. В моем поведении была своя антилогика, но понять ее трудно и не каждому дано.
Кроме как на антилогику мне не на что было больше рассчитывать.
2
Место
Сначала я увидел троих. Шли они настороженно, если не сказать, что с опаской. Но настороженность эта была совсем не той настороженностью, которая способна защитить. Нет, она была вызвана просто следствием чего-то уже случившегося. И я мог предположить, следствием чего именно. Два выстрела из подствольного гранатомета, скорее всего, кого-то из этой группы накрыли. И потому оставшиеся чувствовали себя неважно. Но они не прятались, не перебегали от куста к кусту, даже не держали автоматы в боевом положении. Остановились около двоих последних, которых я снял выстрелами. Постояли, озираясь, но опять не пытаясь укрыться. Обменялись мнениями. Один наклонился, прощупал у того, что лежал сзади, пульс. У первого даже пульс щупать не стал. Первому я в голову стрелял, и они последствия выстрела видели. Но сами вели себя беспечно.
Ожидания мои подтверждались. Бандиты предполагали, что я ушел далеко, и потому не прятались. Мне легко было бы сейчас снять всех троих. Но тогда в самом деле пришлось бы уходить далеко, а я не мог ходить быстро. Мне даже лежать без движения было больно.
Со стороны вышли еще пятеро. Однако большие силы Авдорхан Дидигов выставил в заслон. Боится, что я сумею прорваться.
Пятеро громко спросили что-то у троих. Те объяснили. Разговаривали на родном языке, и потому я ничего не понял. Даже по интонации. Пятеро тоже что-то рассказали. И даже себе за спину показали. Догадаться, откуда они идут, было нетрудно. Проверили все посты. Увидели результаты. Мне показалось, что я сумел произвести о себе соответствующее впечатление.
Пока трое стояли у двух подстреленных, пятеро двинулись к последнему посту. И трое туда же пошли. Я ждал. Зря, что ли, «сажал картошку» у них на дороге. Но пятерым путь выдался короче, и они подошли первыми. Мне плохо был виден пост, только головы бандитов. Потом одна голова пропала. Кто-то наклонился, и я понял, зачем он наклонился. И грянул взрыв. В тесном пространстве граната если не убьет всех пятерых, то ранит обязательно всех. Результат даже превзошел мои ожидания. Трое оставшихся остановились только на пару секунд. Потом заспешили к месту взрыва. Они правильно шли. Им просто негде было больше идти. И шли тесно. Теперь сработала «картошка». И опять сказалась неопытность. После щелчка чеки гранаты есть время, чтобы отпрыгнуть в сторону. Только отдельные умельцы из обычных гранат делают «скороспелки», уменьшая количество пороха в замедлителе. Я такого делать не умею. И время у бандитов было. Можно было отпрыгнуть в сторону. И у пятерых, и у троих. Но они слишком поздно среагировали. Они не умеют реагировать на щелчки. Взрыв грохнул, срывая листья с кустов и ошметки одежды со свежих трупов. «Картошку» задел и освободил первый. И взорвалась она среди них.
* * ** * *
Я вовремя вспомнил, что когда-то учился в школе и даже имел неплохие оценки по математике. И начал считать. Получалось, что я уничтожил восемнадцать боевиков. Это точно. Но еще кого-то, возможно, накрыл выстрелами из гранатомета. Так сколько же их всего здесь? Не может их быть много. Просто нет у Авдорхана Дидигова столько людей, чтобы на посту много оставалось. И соблазн посетить пост был очень велик. Настолько велик, что я стал всерьез задумываться о том, чтобы подойти к посту ближе, и если даже не подбираться к нему вплотную, чтобы опять малой саперной лопаткой орудовать, то хотя бы пострелять издали~ Но главное, что меня интересовало, – там, на посту, должен был находиться грузовик.
Да, мне трудно ходить. Да, мне нужна медицинская помощь.
Захватить грузовик, чтобы на машине до своих добраться, – это, наверное, решение всех моих проблем. Вопрос стоял только в том, смогу ли я с грузовиком справиться. Прав у меня вообще никогда не было, даже купленных. Но на чужих машинах, за неимением своей, ездить мне приходилось. Меня даже специально обучал один товарищ. И я ездил. Но на легковой. Наверное, грузовик в вождении мало чем отличается от легковушки. И справиться с ним я должен.
Боль в боку снова дала о себе знать, словно напоминая, что врач мне нужен срочно. И грузовик – это выход из моего положения.
И я решился.
Боль в боку мешала даже думать о чем-то другом, кроме собственно боли, потому что от нее не только сам бок огнем горел, горела и голова, горела и плавала в каком-то огненном тумане. Я снова попробовал понюхать ватку с нашатырным спиртом, теперь уже аккуратнее, но это помогло мало, и даже показалось, что я еще хуже себя почувствовал. По крайней мере, мне сразу захотелось сильно чихнуть, и я с трудом сдержал себя, потому что чихание отдалось бы точно такой же болью, как удар кулаком в свежую рану. И мысли в голове путались, и непонятное раздражение, на легкую истеричность похожее, подступало и мешало сосредоточиться. И заставить себя здраво и хладнокровно думать стоило мне большого труда. Но я справился с собой. Я убедил себя, что я сумею с собой справиться, и справился. Сначала несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, потом просто по приказу успокоился. Организм среагировал на этот приказ – сказалась тренировка.
И я начал продумывать свои дальнейшие действия.
К посту подходить, естественно, лучше всего в темноте. Но до темноты осталось еще несколько часов. Я хотел было поспать или даже просто отдохнуть, отрешившись от действительности, но пришла мысль о необходимости осмотреть место недавнего боя полностью. Просто настоящее беспокойство подступало оттого, что я до сих пор не осмотрел поле боя. Я понимал, что граната, взорвавшись на дистанции пары метров, никого в живых не оставит, даже если на бандитах и были бронежилеты. А на двоих я бронежилеты, кстати, видел. Тем не менее посмотреть и проверить хотелось.
Превозмочь себя было необходимо. И я себя превозмог и встал. Но чувствовал в ногах непривычную неуверенность. Этой неуверенности в ногах не было даже после самого ранения, даже после самой острой боли, когда я вытаскивал из раны нож или стрелял из «подствольника». На всякий случай приготовив к бою автомат, я шагнул в сторону последнего взрыва, самого близкого ко мне. Два окровавленных тела, взрывной волной опрокинутых и изувеченных, как были изувечены соседние с ними кусты и молодые деревца, признаков жизни не подавали. Времени, чтобы прийти раненому в сознание, прошло достаточно. Они не пошевелились, не приняли более удобную позу. Значит, были убиты. И я не стал наклоняться из опасения потревожить собственную рану, кровь из которой только-только перестала сильно бежать. И, не чувствуя угрозы с этой стороны, пошел к месту последнего поста. Там тоже все было тихо и никто не подавал признаков жизни. Но смотреть на чужую кровь мне нравилось не больше, чем смотреть на собственную, и потому я быстро отошел в сторону. Снова появилась было мысль об отдыхе, но я решил все же пройти дальше, туда, куда я посылал навесом гранаты из «подствольника». Расстояние было не слишком большим. Преодолев двадцать шагов, я почувствовал, что при каждом новом шаге начинаю тверже ставить ногу и обретаю силы, и тут мне показалось, что я услышал стон. Я прислушался. Стон повторился, а следом за ним и голос послышался.