Жестокий роман

Ангелос Валерия

— Отец перерезал Алине Стрелецкой глотку, — говорю я. — Когда он велел оставить ее в покое, она уже истекала кровью. Долго бы не протянула.

— Так это была милость? — глухо бросает девчонка.

— Верно.

Каменеет. Застывает от страха. Даже не шевельнется. Чувствую ужас. И кажется, слышу бой сердца. Четко. Удар за ударом. Прямо по моим вискам бьет.

— Ты меня тоже другим отдашь? — интересуется тихо.

— Нет, — усмехаюсь.

Глупый вопрос. Чтоб я свое по рукам пустил. Собственным приказом.

— А

если отец прикажет?

Сука. Прямо под дых.

— Не прикажет.

Отвожу оружие в сторону. Отступаю. Возвращаю саблю на место. Иначе трудно станет совладать с искушением. Прирежу эту стерву раньше, чем натрахаюсь всласть.

— Ему хватило недели, — произносит медленно, запинается и продолжает: — Ты меня гораздо дольше держишь.

— Хочешь быстрее сдохнуть?

— Нет… конечно, — издает гортанный смешок. — Но разве это не вызовет подозрений? Да и твой брат…

— А чего подозревать? — обрываю. — Я буду тебя ломать. Долго. Со вкусом. Я не спешу. Уж слишком сочная жертва.

— Благодарю, — растягивает губы в улыбке.

А лучше бы на член мой натягивала.

Дьявол. Снова хочу гадину. Будто вечность никого не трахал. Будто не валял ее ночь напролет. По-всякому.

Хватаю за волосы, наматываю пряди на кулак.

Блядь.

Сейчас отблагодарит меня, как полагается.

— Можно… можно просьбу? — бормочет судорожно. — Пожалуйста. Я… все довольно просто.

— Выкладывай.

Перехватывает мою руку. Пальцами сжимает. Слегка. Сильнее не решается. От напряга подрагивает.

— Давай поедем покататься, — выпаливает. — Вдвоем.

Сдурела.

Не стоит никому в мою душу глядеть. Вон как потом мозги плывут. Совсем соображать перестала.

— Прошу, — шепчет. — Очень тебя прошу.

— Зачем? — хмыкаю.

— Я, — запинается. — Я кое-что покажу.

Облизывается. Суетливо. Точно кошка.

— Что? — скалюсь.

Видно, нож прихватить успела. Опять в атаку бросится. А может, осколок где выцепила? Распишет по красоте. Братца моего чуть не порешила. Отчаянная девка. Бешеная.

— Особенное место, — выдыхает.

Грудь ходуном ходит. Упругая. Высокая. Налитая. Так вздымается, что у меня в штанах дымится.

Проклятье. Только членом решаю. Когда она рядом — тупею. Окончательно. Бесповоротно. Все мозги в яйца утекают. Как же тут думать?

— Пожалуйста, — глазищами под прицелом держит. — Очень прошу. Марат. Я не попытаюсь сбежать, не сделаю никаких глупостей. Я только хочу показать это.

Ладно. Валяй. Твоя взяла.

Подхватываю ее, перебрасываю через плечо. По заднице шлепаю. Звонко. Смачно. Не буду трахать. Повременю. Подразню.

Но и радовать тем, что так быстро условия принял, не стану. Пусть подергается. Пусть понервничает.

Люблю, когда она так пугается. Бледнеет. Покрывается испариной. Трясется крупной дрожью. На каждое движение отзывается.

Круче этого

только ее крики, когда кончает.

* * *

Беру тачку. Охрану оставляю. Никаких свидетелей нам не нужно.

Девчонка указывает дорогу. Рулю. Как будто покоряюсь. Куда скажет, туда и двинем. Все бразды в эти руки вручаю.

Такие тонкие запястья. Хрупкие. Прямо прозрачные. Ничего не стоит переломить кости. В пыль растереть. Всю. От и до. Разломать.

Наблюдаю, как вертит в пальцах навигатор.

Откуда она? Кто создал? Как по заказу бесовскому. Чтоб мужикам жилы вытягивать. Чтоб нутро выжигать.

Я разного ждал. Слез. Истерик. Упреков. А тут бах — поехали кататься. Вдвоем. Покажу место особенное. Пять часов. Ночи или утра? Самое время колесить по окраинам.

Хитрая баба. Верткая. Хваткая. Всегда умудряется удивить. Ярость подкупает.

— Вот, — говорит. — Стой.

Останавливаю автомобиль.

Местность глухая. Безлюдная. Тут и днем ни души нет, а сейчас и вовсе никого не найдешь. Отличное место для убийства. Режь. Пытай. Стреляй. Никто не увидит.

Она выскакивает. Выскальзывает наружу. И меня за собой тянет. В локоть вцепляется, тащит в сторону пропасти. Прямо к обрыву. К самому краю. Чуть не в бездну.

— Красиво? — спрашивает. — Ну, красиво ведь. Скажи?

Разводит руками. Будто мир обнять пытается. Ладная фигурка застывает. Как в воздухе. А вокруг пламенеет рассвет.

— Красиво, — глазами ее пожираю.

— Мой отец учил меня водить, — заявляет она, не оборачиваясь, вдаль глядит. — Правда, это было не совсем законно. Я тогда только отметила свой четырнадцатый день рождения. Но здесь всегда мало машин. Удобно. И мы часто останавливались возле этого обрыва.

Мой отец учил меня убивать.

Твердо. Холодно. По нашему закону.

— Потом, когда папа заболел, я сама его сюда привозила на такси, — голос срывается. — И знаешь, он всякий раз был так рад, протягивал ладонь к солнцу, говорил, что отсюда даже до небес дотянуться можно.

— И как? — выдаю мрачно. — Дотянулся?

— Да, — пауза. — Наверное.

Смахивает слезы. Украдкой.

— В твоем доме темно, — выдает вдруг. — И в тебе. Но есть же и свет. Не бывает иначе. Ну, не бывает.

Ха. Свет. Вот чего придумала.

Хватаю девку за талию, толкаю к тачке, усаживаю на капот. Раздвигаю ноги, устраиваюсь между бедрами. Разрываю платье надвое, обнажаю плоть.

— Нет никакого света, — накрываю ее горло ладонью, сдавливаю и ухмыляюсь, чувствуя, как дуреет пульс. — Нигде. Никогда. Только тьма.

Глава 37

Это конец.

Теперь уже точно. Наверняка. Без тени сомнения. Все мои мечты разрушены. Все надежды. Все иллюзии. Сожжены дотла. Развеяны по ветру. Раз и навсегда.