Жестокий шторм
Шрифт:
Как Патрик-Клем ни светил в оба конца коридора, между бродивших там людей не было заметно желтой пижамы.
Бывший святой отец крепко выругался и сказал:
— Вы знаете, профессор, что я поверил этому негодяю только потому, что он ваш друг.
— Считайте, что вы не ошиблись.
— И вы за него заплатите?
— Разумеется. И даже куплю у вас второй фонарь для себя, который вы обещали подарить.
— Ценю ваше благородство. Может, мы сейчас и рассчитаемся?
— Сколько с меня?
— Триста, профессор, — вздохнул Патрик-Клем. — Бизнес есть бизнес. Вот, пожалуйста. Отличная вещица. Может светить беспрерывно около двух часов и даже больше, пока не сядет батарея.
— Благодарю. — Только сейчас мистер Гордон заметил, что в руках у его спутника небольшой черный чемоданчик, и спросил: — Вы уже собрались?
— Не то чтобы совсем, а так, на всякий случай. Тут все необходимое до первого порта: зубная щетка, полотенце, носки. — Спросил: — Я слышал, здесь неподалеку есть какие-то острова?
— Да, мистер Лопес, по карте близко острова Бонин.
— Вот и отлично. Не зайдете ко мне в каюту, профессор?
— Благодарю, меня ждут друзья. Как-нибудь в другой раз.
— Вы оптимист, мистер Гордон. Приятно было с вами иметь дело.
— Мне также мистер Лопес.
Автоматическая телефонная станция работала безотказно, доставляя капитану все новые и новые безрадостные известия: судно плотнее садится на риф, машинное отделение залито, вода проникла в носовые трюмы, радиосвязь все еще полностью не восстановлена, радист беспрестанно посылает сигналы бедствия, приближается шторм.
В подобных тяжелых обстоятельствах капитан вел себя, по меньшей мере, странно: поручил все меры по спасению пассажиров своим помощникам, приказал не беспокоить его, отключил телефонный аппарат и сел за письменный стол. Более двух часов он что-то писал крупным, размашистым почерком, прерываясь только для того, чтобы принять лекарство, и снова брался за работу.
Писать становилось все труднее: сильно болело сердце и особенно левая рука. Он стал проглатывать по две таблетки кряду и, подождав, пока боль несколько утихнет, продолжал писать. На его белое, как бумага, лицо иногда набегала тень.
Два пухлых конверта с адресами он вложил в большой фирменный пакет с изображением «Глории» заклеил, надписал на нем: «Моему другу Стэнли Гордону» — и положил в ящик стола. С трудом дотянулся до кнопки звонка. Вбежал слуга-китаец.
— Доктора, — слабеющими губами шепнул капитан.
Погасли светильники.
Капитан лежал на диване в своей каюте, скупо освещенной электрическим фонарем. Высокий худощавый врач с седыми висками только что сделал ему укол и передал шприц медицинской сестре.
— Ну вот, теперь вам нужен абсолютный покой, — сказал он.
— Покой! Мне оставаться спокойным? Сейчас, когда гибнет судно с нами вместе?
— Ни слова больше! Поймите, ваше положение очень серьезно.
— Да, доктор, серьезно. Знаю. Старшего офицера ко мне!
— Но, сэр!.. Сейчас, сейчас, только не волнуйтесь. — Врач сказал, приоткрыв двери: — Мистер Гольдман!
Старший помощник, давно ожидавший в холле, порывисто вошел и остановился у дивана.
Он ненавидел своего капитана за то, что тому всегда сопутствовала удача, даже за манеру говорить, улыбаться, за барственно-покровительственный тон. Сейчас же, глядя на огромное обмякшее тело, на побелевшее лицо, скорбную складку возле рта, что-то похожее на жалость шевельнулось в душе Гольдмана. Хотя причин для ненависти у него теперь стало больше: не будь катастрофы, Смит ушел бы на пенсию, и его место занял бы он, Самуил Гольдман. Отныне же и на него тоже ляжет пятно неудачника, соучастника гибели судна, и какого судна!..
Чуть приоткрыв веки, капитан спросил:
— Связь?
— Временами работает удовлетворительно. Шеф требует принятия всех мер для спасения «Глории».
— Своими силами?
— Да, сэр. На предложение спасателей он пока не ответил.
— И не ответит. Что еще?
— На подходе японское судно.
— Как подойдет, начинайте снимать на него пассажиров…
Капитан умолк, положив руку на грудь. Доктор кивнул сестре, та взяла шприц, подошла к больному.
— Ничего, ничего, прошло, — сказал капитан. Потом, жестом отсылая сестру, спросил: — Спасательные средства?
— Все готово, сэр.
Каюта слегка качнулась и замерла.
— Крен? — спросил капитан.
— Возрастает, но медленно.
— Будет шторм?
— Барометр падает, правда тоже медленно.
— Будет ветер… — Капитан посмотрел на затрепетавшую оконную занавеску. — На рассвете сажайте оставшихся людей на катера…
— Есть, сэр.
— Словом, действуйте как надо… У вас все?
— Нет, сэр. Вы предпочтете судно или катер?
— Я останусь на «Глории»…
— Но, сэр…
— Не будем обсуждать этот вопрос. Я принял решение. Разве вы не видите, что я умираю? И мое право умереть там, где я хочу…
— Да, сэр. Виноват, сэр!
— Прощайте, Сэм. Я бывал к вам несправедлив, как и к бедняге Томсену… Он не виновен… Идите… Я надеюсь на вас… Доктор!.. — Он показал глазами на обнаженную руку. Сестра, стоявшая со шприцем, присела на край дивана.
Старший помощник дождался, пока сестра впрыснула в вену капитана лекарство и, наложив на ранку вату, смоченную в спирте, встала с дивана.
— Вы ничего не намерены мне передать? Вы что-то писали?
— Пока нет. — Капитан прикрыл веки.
Врач шепнул старпому:
— Зайдите через час. Прошу вас.
Старший офицер, оглядываясь на капитана, медленно вышел из каюты.
Капитан спросил:
— Доктор, сколько я еще продержусь в сознании? Говорите прямо, как мужчина мужчине!
— Три-четыре часа. Потом мы сделаем еще укол. Перенесем на спасатель…
— Три часа меня устраивает. Не станем терять времени… Мне стало легче… Совсем легко… Мэри! Попросите прислать ко мне мистера Гордона. Немедленно! Каюта 203. Доктор! Достаньте из среднего ящика письменного стола конверт… запечатанный. Да, да, вот этот… Благодарю вас… Здесь адрес… Если вдруг… передадите. Хотя я обязательно продержусь. Только немного отдохну.