Жестокий шторм
Шрифт:
— Не исключено, Стэн. Поэтому вам следует выяснить, что за гостья находится в каюте капитана.
Мистер Гордон поспешно вскочил.
— Иду немедленно, Том! Иду! Как это мне самому не пришло в голову! Видите ли, ваш покорный слуга оскорбился, что его назвали старым негром. Как еще много, Том, в нас пустого тщеславия, глупой обидчивости! Хотя дело все в тоне, каким было произнесено это оскорбление. Ну да ладно, то ли еще приходилось сносить моим несчастным предкам. Не подстраховывайте меня. В данном случае мне с ним лучше объясниться без свидетелей.
В холле капитанских апартаментов слуга-китаец приветливо улыбнулся мистеру Гордону:
— Здравствуйте, док!
— Здравствуйте, Чен! Капитан у себя?
— Да, дома, каюта.
— Узнай, можно ли к нему пройти.
— Нельзя, док. — Чен состроил печальную гримасу. — Там мадама. Шибко шанго мадама.
— Красивая, говоришь? Все-таки ты, пожалуйста, доложи обо мне.
— Иво не видела. Капитана серчай будет. Шибко серчай.
В это время дверь из внутренних покоев капитанской каюты открылась и вышла молодая красивая женщина с возбужденным от спиртного лицом. Следом шел, поддерживая ее за локоть, капитан Смит. У выходной двери она с профессиональным изяществом положила ему руки на плечи и поцеловала в щеку.
— Прощай, душка! Если меня не убьет Энн, то мы еще увидимся. — Озарив всех ослепительной улыбкой, она скрылась за дверью, услужливо распахнутой Ченом.
— Это вы, Стэн? А знаете, кто у меня был? Мэри Хемнер! Кинозвезда! Ах, какая женщина! Ну идемте, что мы стали будто на якорях! — Капитан пошатнулся. — Идемте, Стэн. Вы ко мне надолго? — Он зевнул. — Проходите, садитесь. Мы сейчас с вами выпьем немного. Вы наливайте, а я пока прилягу на диван. Извините, всего на пять минут. Ах, Стэн, дружище, как хорошо, что вы зашли! Я так одинок. Страшно одинок. Если бы не Мэри, одиночество могло бы убить меня, Стэн. — Он вытянулся на широком диване и мигом захрапел.
Мистер Гордон с глубокой печалью посмотрел на багровое, одутловатое лицо капитана. Когда он вышел из салона, то в холл входил старший помощник капитана — высокий, худой, подтянутый, с брезгливо сжатыми губами, похожий на лубочного сатира.
— Ну как? — спросил старпом у мистера Гордона, кивнув на двери.
— Спит. Видимо, нездоров, мистер Гольдман.
Старпом криво усмехнулся:
— Вы тот самый профессор, которого преследуют навязчивые идеи?
— Если бы это касалось только меня одного, мистер Гольдман!
— Капитан говорил мне о вас. Поверьте, я сделал все, что зависело от меня. — Выражение глаз старпома говорило, что он ничего не сделал и не собирается делать, что у него и без того прорва забот на судне, чтобы еще потакать слабонервным пассажирам. Он насмешливо улыбнулся, притронулся пальцем к околышу фуражки и прошел к капитану.
Мистер Гордон брел по коридору, погруженный в грустные размышления. Ничего не изменилось после выхода из Сан-Франциско. И он, и его друзья в своем донкихотском стремлении спасти ближних от гибели остаются в горьком одиночестве.
Навстречу шла шумная толпа пассажиров, устремившихся в кинозал. Людской поток, источая запах духов и пота, обтекал его, как инородное тело. Он поймал на себе несколько неприязненных взглядов.
«Может случиться, что мы так и не найдем главного убийцу. Сотни раз будем встречаться с ним, сидеть рядом в кинозале, в ресторане, восторгаться вместе океаном и не будем знать, кто он, что совершит через час или через неделю. Что, если он так и не покажется в заключительных сценах третьего акта? И не надо! Пусть он останется „черным человеком“, наемным убийцей в маске. А судно? А люди? Надо во что бы то ни стало поймать его за руку, остановить! Иначе исчезнут, не оставив следа, и театр, и зрители…»
Полный сомнений, мистер Гордон пришел в собачий «люкс».
Гарри Уилхем стоял у сетчатого ограждения и следил, как оранжевый солнечный диск погружается в жемчужно-серый океан. Увидев профессора, сказал с улыбкой:
— Добрый вечер, мистер Гордон. Вы заметили, как быстро падает солнце? Вот уже булькнуло, смотрите, что поднялось там! Какие брызги ударили в небо! Все же как ни прекрасен здешний закат, а есть в нем подвох. Видите вон те легкие облачка, розовой дорожкой, так это примета ветра, хотя нам он не страшен, даже приятно море почувствовать, а то плывем как по Миссисипи. Вижу, вы чем-то недовольны, мистер Гордон? Что-нибудь случилось?
— Пока еще нет, Гарри.
— Будем надеяться, что и не случится. Да и что с нами может случиться? Если и наклевывались какие неприятности, то они позади. Выходи, дружище Кинг, порезвись. — Выпустив бульдога из клетки, Гарри Уилхем сказал: — Только перед вами ко мне заходил отец Патрик в темном костюме и с цветочком. И лик у него сияет, как иллюминатор. Спрашиваю: «Не божья ли благодать снизошла на вас, святой отец?» «Ты угадал, — говорит, — было мне знамение, скоро опять ухожу в джунгли, к своим папуасам». Не понял — врет или говорит правду?
— Надо верить людям, Гарри. Лопес сейчас переживает очень важный момент в своей жизни.
— Он каждый день переживает эти моменты. Ребята говорили, что вчера опять много выиграл в «железную дорогу». Сегодня тоже, видать, в казино навострился. Зачем праведнику столько денег, мистер Гордон?
— Не знаю, Гарри, я далеко не праведник. Может, копит на миссионерскую деятельность. — В глазах мистера Гордона мелькнули лукавые искорки.
— Вот это вы дельно предположили. И господь ему в этом помогает?
Гарри Уилхем засмеялся. Болонки в клетках зло затявкали.
«МОРЕ ДЬЯВОЛА»
Шторм разразился под утро, когда мистер Гордон совершал свою обычную прогулку по судну. Он шел в зеленоватом сумраке по коридору, ощущая свинцовую тяжесть в ногах, когда нос судна поднимался на волне. О шторме еще напоминал отдаленный гул волн и шуршащие удары дождевых струй по палубным надстройкам. Всю мощь разбушевавшихся стихий он осознал, только с трудом отворив дверь: ветер навалился на нее снаружи, порыв ветра с дождем ударил его в грудь — все же ему удалось выбраться на балкон. Ветер крепко прижимал его к переборке. В пяти шагах за бортом бушевала непроглядная темень. Палуба накренилась, и ноги заскользили к борту. Ухватившись за мокрый планшир, он, пересилив страх, глянул за борт. Там на гребне волны, вспыхивали багровые отблески ходового огня. Повеяло жутким одиночеством. Страх защемил сердце.