Жестокое и странное
Шрифт:
Не они делают вскрытие, а наши проблемы их не волнуют.
Сьюзан просто помешалась на грозящих ей профессиональных опасностях вроде угрозы облучения, отравления химикатами и инфекций. Но я могла ее понять. Она была уже несколько месяцев беременна, хоть с виду это казалось почти незаметно.
Накинув на себя пластиковый фартук, я прошла в раздевалку, облачилась в зеленую робу, сунула ноги в бахилы и достала два комплекта перчаток. Я осмотрела каталку, стоявшую возле стола номер три. На ней значились имя Уоддела, дата его рождения и его номер. Если в последнюю
В одиннадцать вечера Бен Стивенс спустился вниз и покачал головой. Подняв глаза, мы все посмотрели на часы. Никто не сказал ни слова. Шли минуты.
Держа в руке рацию, вошел полицейский. Я неожиданно вспомнила, что его фамилия Рэнкин.
– Приговор приведен в исполнение в одиннадцать ноль пять, – сказал он. – Тело будет здесь минут через пятнадцать.
Фургон предупредительно сигналил, въезжая в ворота задним ходом, и, когда его дверцы распахнулись, из него выскочили охранники в количестве, достаточном для того, чтобы справиться с мелкими беспорядками. Четверо из них выкатили носилки с телом Ронни Джо Уоддела. Шаркая ногами и постукивая металлом, они пронесли их мимо нас по пандусу в морг. Опустив носилки на кафельный пол и даже не потрудившись поставить их на раскладные ножки, они подтолкнули их вперед, словно сани на колесиках с пристегнутым к ним пассажиром, укрытым запятнанной кровью простыней.
– Кровотечение из носа, – предупреждая мой вопрос, заявил один из охранников.
– У кого? – спросила я, заметив кровь на перчатках охранника.
– У мистера Уоддела.
– В машине? – удивилась я, потому что у Уоддела не должно было быть кровяного давления к тому времени, когда его тело погрузили в санитарный фургон.
Однако охранник был занят другим делом, и я не получила ответа на свой вопрос. Придется подождать.
Мы переложили тело в каталку, стоявшую на напольных весах. Замелькали руки, отстегивающие ремни, кто-то откинул простыню. Бесшумно закрыв за собой дверь в секционную, охранники удалились так же стремительно, как и появились.
Уоддел был мертв ровно двадцать две минуты. Я чувствовала запах его пота, его грязных босых ног и – несколько слабее – паленого мяса. Его правая штанина была задрана выше колена, на обожженную икру уже посмертно была наложена свежая марлевая повязка. Он был крупным, сильным мужчиной. Газеты прозвали его «добрым великаном», «душкой Ронни» Однако в свое время он запросто бы использовал силу этих здоровенных рук и широких плеч, чтобы лишить жизни другого человека.
Расстегнув голубую хлопчатобумажную рубашку Ронни, я стала осматривать его карманы. Делалось это для проформы и, как правило, не приносило никаких результатов: осужденные не брали с собой ничего на электрический стул. И я была очень удивлена, когда обнаружила в заднем кармане джинсов какое-то письмо. Конверт оставался запечатанным, крупными буквами на нем было написано:
СУГУБО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО.
– Нужно сделать копию конверта и его содержимого, а оригиналы приложить к его личным вещам, – сказала я, протягивая конверт Филдингу.
– Боже, да он здоровее меня, – пробубнил тот, подкалывая конверт к протоколу вскрытия.
– Не может быть, чтобы кто-то оказался здоровее вас, – заметила Сьюзан моему заму-культуристу.
– Хорошо, что смерть наступила совсем недавно, – добавил он, – а то нам без домкрата бы не обойтись.
Через несколько часов после смерти мускулистые люди становятся такими же неподатливыми, как мраморные статуи. Окоченение еще не началось, и Уоддел был почти как живой. Он словно спал.
Совместными усилиями нам удалось переложить его лицом вниз на секционный стол. Ронни весил девяносто семь килограммов. Его ноги свешивались с края стола. Я измеряла ожог на его ноге, когда у входа раздался звонок. Сьюзан направилась к двери, и вскоре в комнату вошел лейтенант Пит Марино, пояс его распахнутого плаща тащился за ним по кафельному полу.
– Размеры ожога на задней голени – четыре на один и четверть на две и три восьмых, – продиктовала я Филдингу. – Поверхность сухая, пузырчатая.
Марино закурил сигарету.
– Там разорались по поводу его кровотечения. – Он казался взволнованным.
– Ректальная температура сорок, – сказала Сьюзан, вынув термометр. – Сейчас одиннадцать сорок девять.
– Вам известно, почему у него кровь на лице? – спросил Марино.
– Один из охранников сказал – кровотечение из носа, – ответила я, добавив: – Надо его перевернуть.
– Вы видели, что у него здесь на левой руке? – Сьюзан обратила мое внимание на ссадину. Я осмотрела ее под ярким светом через лупу.
– Не знаю. Может быть, от ремня на носилках?
– И на правой руке тоже.
Я взглянула, а Марино продолжал курить, наблюдая за мной. Мы перевернули тело. Из правой ноздри потекла струйка крови. На голове и подбородке была неровная щетина. Я сделала Y-образный разрез.
– Там могли быть какие-нибудь ранки, – предположила Сьюзан, глядя на язык.
– Извлеките его. – Я вставила термометр в печень.
– О Боже, – тихо вырвалось у Марино.
– Сейчас? – Сьюзан держала скальпель наготове.
– Нет. Сфотографируйте ожоги на голове. Необходимо их измерить. Затем извлеките язык.
– Черт, – с досадой воскликнула Сьюзан, – кто последний пользовался фотоаппаратом?
– Извиняюсь, – отозвался Филдинг. – Там не было пленки. Я забыл. Кстати, это ваша обязанность следить за пленкой.
– Было бы неплохо, если бы вы предупреждали меня о том, что она кончилась.
– Женщины, как правило, отличаются большей интуицией. Я не знал, что должен вас предупреждать.
– Я измерила ожоги на голове, – сказала Сьюзан, пропуская мимо ушей его замечание.
– Хорошо.
Показав ему свои записи, она принялась за язык.
Марино отшатнулся от стола.
– Боже, – повторил он. – Это не для меня.
– Температура печени сорок и пять, – сказала я Филдингу.