Жестокое милосердие
Шрифт:
Недовольно комкаю пергамент и бросаю в огонь. Я-то надеялась, что меня благословят действовать, а приходится снова запасаться терпением! Сколько можно? Нас учили убивать, а не бесконечно дожидаться неизвестно чего!
Я со вздохом откупориваю второе письмо. Его прислала Аннит.
Милая сестрица!
Не стану врать — я так завидовала, когда увидела наряды, что тебе посылают! Вся обитель только и делала, что перекраивала и шила, подгоняя платья точно под твои мерки, снятые сестрой Беатриз. Теперь они будут сидеть как влитые, а мы станем гордиться искусством монастыря. Правда, это тайная гордость, ведь никто при дворе не догадывается о твоей связи с нами. Я спросила на сей счет сестру Беатриз, но она в ответ лишь велела мне быстрее орудовать иголкой.
Я прямо лопаюсь от любопытства,
Пожалуйста, напиши, когда сможешь. Я буду читать и словно бы одним глазком взгляну на твое нынешнее житье-бытье, а иначе от скуки помереть будет впору. Да, от Сибеллы по-прежнему никакой весточки.
Это письмо нагоняет на меня острый приступ тоски. Я скучаю не по монастырю — мне ужасно недостает Аннит с ее ясным и острым умом. С радостью выложила бы ей все, что так или иначе разузнала, и послушала бы сделанные ею выводы. Даже прикидываю, не изложить ли действительно все собранные сведения в ответном письме, но тотчас понимаю: из этого ничего не получится. Столько пергамента Вэнтс уж точно не унесет.
Я заглядываю в клетку и вижу, что к левой лапке вороны привязан сверточек. Очень осторожно открываю клетку и тянусь к нему, ласково уговаривая злобную птицу. И едва успеваю отдернуть руку от удара острого клюва.
— А ну-ка прекрати, — строго выговариваю скандальному существу. — Это мой ключ, а не твой!
Я делаю еще попытку, на сей раз пуская в ход всю быстроту, на какую способна, и сверток оказывается у меня в руке. Грозный клюв на волосок промахивается по моим пальцам и вновь обрушивается на клетку.
— Вот мерзавка, — распекаю я птицу.
Я потрошу сверток, и на ладони оказывается маленький золотой ключ на цепочке. Немедленно примериваю его к замку маленького чемодана. Поднимаю крышку и едва не смеюсь от удовольствия. Там лежат кинжалы самых разных размеров. Длинный клинок, который следует носить на спине, маленький прямой шотландский кинжал, который так легко прятать, тонкий стилет для ношения прямо в чулке, и при каждом — удобные кожаные ножны. Еще в сундучке две удавки: одна простая, другая скрытая в изящном браслете. Сестра Арнетта не забыла и крохотный арбалет, способный умещаться в ладони. Тонкие стрелы остры, словно иглы.
Я с наслаждением втягиваю запах оружейной стали: он мне милее самых драгоценных духов.
Сундучок, однако, глубок, в нем есть еще отделение. Там еле слышно звякают, переговариваются стеклянные фиалы. Наугад вытаскиваю одну из бутылочек, ее содержимое отливает холодной синевой зимнего неба. Это «ласка Мортейна», самый милосердный из ядов: жертва умирает, полнясь радостью и ощущением, что все хорошо. Я ставлю бутылочку на пол и вновь запускаю руку в чемоданчик. Вот темный янтарь «мольбы еретика». Он принесет быстрый конец тому, кто ждет избавления от чудовищных мук сожжения на костре. А вот нечто совсем в другом роде: в приземистой толстостенной склянке медлительно перетекает снадобье цвета ржавчины. Это «суд Мортейна», который неторопливо превращает кишки преступника в кашу; говорят, боль при этом просто невероятная. Я узнаю кроваво-красный цвет «темных слез» — от них жертва тонет в жидкости, заполняющей легкие, — и болотно-зеленый оттенок «проклятия святой Бригантии». Бригантия — богиня мудрости; ее проклятие не убивает, оно разрушает ум и память отравленного, превращая его в невнятно лепечущего дурачка, не помнящего, кто он такой.
На самом дне сундучка покоятся три тщательно упакованные свечи цвета сливок, несомненно сдобренные «ночным шепотом». Рядом — коробочка белых жемчужин. В каждой достаточно отравы, чтобы свалить взрослого мужчину. И наконец, в уголке я обнаруживаю глиняный горшочек, полный медового цвета пасты. Это «силок Ардвинны» — яд, предназначенный для втирания. Он впитывается через кожу.
Теперь я оснащена на все случаи жизни! С большим облегчением упаковываю драгоценный сундучок
Если поторопиться, я успею написать аббатисе и отправить Вэнтс еще до того, как придет время переодеваться для вечернего приема.
Дорогая матушка настоятельница!
Все обстоит в точности так, как Вы с канцлером Крунаром и говорили. При дворе много событий, но добрых вестей почти нет. Кто-то, действуя через голову герцогини, объявил державный созыв. Теперь у герцогини нет выбора, она должна предстать перед съехавшимися баронами на глазах у посланника Франции. Таким образом, любое решение, которое они примут, станет без промедления известно регентше.
Более того, английский король отказывает нам в помощи. Вселяет надежду только одно — к Дювалю обратился некий владыка. Он не желает открыть своего имени, но утверждает, что может предложить герцогине выход из ее затруднительного положения. Как только встреча произойдет, я вас извещу.
Должна сообщить об одном примечательном событии. Едва мы въехали в город, как подверглись нападению неких неизвестных личностей. Они действовали отравленными клинками, так что на обычное ограбление это не слишком похоже. Увы, должна сообщить, что Ночная Песенка пала невинной жертвой их вероломства.
Тут я медлю и, щекоча себе подбородок пушистым кончиком пера, прикидываю, стоит ли упоминать о еженощных посещениях Дюваля: пусть знает, что я прилежно отыгрываю взятую на себя роль! Однако аббатиса вполне может потребовать подробностей, и я решаю умолчать о его визитах ко мне.
Я была представлена герцогине и воочию убедилась, что на ней пребывает благословение святых. Воистину, Небеса не могли бы сделать лучшего выбора: юная правительница сильна духом и мудра не по годам. Должна сообщить также, что она полностью доверяет Дювалю и ценит его советы более, чем чьи-либо еще.
Очень жду указаний от Вас и молюсь, чтобы сестру Вереду скорее посетило видение. И я могла бы должным образом послужить моему Богу и моей герцогине.
Второе письмо составлять несравненно проще. К тому же я знаю, что Аннит наверняка прочтет предназначенное аббатисе, а потому и не трачу время на пересказ уже написанного.
Милая Аннит!
Ну почему никто не удосужился предупредить меня, что Дюваль — один из побочных сыновей покойного герцога? Ты уж подскажи, пожалуйста, сестре Эонетте, что о бастардах не только упоминать надо, их следует по именам называть! Просто чтобы в будущем возникало поменьше неясностей.
А теперь представь — я видела Сибеллу! Когда мы подъехали к городу, у ворот собралась большая толпа; там-то она и была. Поговорить нам не удалось, но я с облегчением убедилась, что она жива и здорова. Ну а меток Мортейна я здесь, к сожалению, пока не видела, но не теряю надежды.
Сегодня герцогиня собирается почтить двор своим присутствием, и Дюваль ведет меня во дворец, чтобы представить официально. Она окружена фрейлинами, советниками и местным священством. Я с немалым удивлением вижу при ней д'Альбрэ. Он как бы не с ней, но держится поблизости, точно волк, скрадывающий кролика. Она сидит очень напряженная и старательно обходит его взглядом. Она очень бледна. Она кажется мне ребенком, рядом с которым вдруг ожило сказочное чудовище; дитя притворяется, будто не видит его, в надежде, что оно и вправду исчезнет. С д'Альбрэ, не обращая внимания на явное волнение юной подопечной, весело болтает мадам Динан.
Рука Дюваля сжимается на моем локте. Он ускоряет шаг, подводя меня к герцогине и ее окружению. Я рада видеть, что канцлер Крунар наконец прибыл: значит, при дворе у нас появился еще один союзник. Что особенно хорошо, он стоит прямо за спиной герцогини, положив руку ей на плечо и как бы поддерживая ее. От этого он сразу вырастает в моих глазах.
Надо отдать должное герцогине: когда Дюваль меня представляет, она ведет себя так, словно мы ни разу прежде не встречались. Ни единой черточкой не выдает, что узнала меня; при всей своей молодости она уже поднаторела в такого рода играх.