Жестокое милосердие
Шрифт:
Если буду бесконечно повторять эти слова, может, они и станут справедливыми.
Он довольно долго смотрит на меня, не отводя глаз. В них столько понимания, что хочется влепить пощечину за всю его доброту. Неужели он не видит, что она разъедает мою защиту, как соль — рыцарскую броню? Я отворачиваюсь.
— Если хочешь пробраться туда скрытно, могу показать короткую тропинку к церкви.
Я готова на что угодно, лишь бы он не смотрел на меня так. В конце концов он кивает. Я даю кобыле шенкеля и устремляюсь вперед.
ГЛАВА 24
Когда
— На деревьях — вооруженные люди, — говорю вполголоса.
Вновь кричит перепел, и Дюваль усмехается.
— Это мои люди, — говорит он. — Я их отправил вперед еще до света — на всякий случай.
Я молчу, но, сказать по совести, его предусмотрительность меня впечатлила.
Церковь в Сен-Лифаре очень старая. Она выстроена из доброго бретонского камня и толстых деревянных балок. В стенах устроены небольшие альковы, по одной на каждого из прежних святых. Я тотчас нахожу изображение Мортейна. Статуя очень древняя, древнее всех иных, какие я видела. Худой как скелет, наш Бог держит в руке стрелу, напоминая, что жизнь быстротечна, а ударить Он может в любой миг.
Чудище и де Лорнэй занимают места по разные стороны церковного двора. Дюваль спешивается и вынимает меня из седла.
— Почему встреча здесь? — спрашиваю больше ради того, чтобы отвлечься от жара его рук у себя на поясе.
Он ставит меня наземь.
— Потому, что здешний священник все еще молится и кладет приношения старым святым, то есть я могу быть уверен в его преданности нашей стране. А кроме того, в церквях редко совершается предательство.
Арка над входной дверью сплошь покрыта резными изображениями. Я вижу раковины и священные якоря святого Мера. Кто-то особо благочестивый повесил пучок колосьев — дар святой Матроне. Дюваль открывает дверь, берет меня за локоть и увлекает внутрь.
В церкви темно, сыровато и густо пахнет благовониями. Горят свечи, но их золотые огоньки не могут разогнать зябкий холод. Я ощущаю тяжесть мириад прошедших здесь душ, чувствую совокупную силу бессчетных молитв, произнесенных под этими сводами. Кафедра тоже вся в резьбе — на ней изображены эпизоды земной жизни святых. Медный оклад позеленел от сырости и минувших веков.
Дальше, над алтарем, виднеется менее старая, но прекрасно выполненная статуя, изображающая Воскрешение.
Я подхожу к нише святой Аморны и вынимаю из кармана кусочек свежего хлеба. Это традиционное подношение, которое делают юные девушки, мечтающие о верной любви; мы с Дювалем условились о нем по пути к церкви. Чтобы подношение было принято, девушка должна испечь хлеб своими руками, но этот хлеб пекла не я.
Здесь так явственно ощущается присутствие прежних святых, что мне совестно возлагать ложное приношение, испрашивая благословения, которого я на самом деле
Когда завершаю молитву, Дюваль ведет меня к задней двери. Той, которой пользуются священники. Я буду стоять здесь на страже, следя, чтобы никто не подобрался к нему сзади.
Мы молча ждем. Кажется, что проходит целая вечность, но наконец я слышу снаружи шаги. Дверь открывается, и в церковный сумрак льется яркий свет.
Одинокая фигура перешагивает порог. У этого человека рыжевато-светлые волосы и сильный, чисто выбритый подбородок. Он явно благородных кровей, на нем стальной нагрудник и наручи. Это не какой-нибудь придворный щеголь — у него есть воинская сноровка.
Двое мужчин осторожно приглядываются друг к другу, после чего незнакомец переходит непосредственно к делу, и это опять-таки вызывает мое восхищение.
— Спасибо, что согласились на встречу, — говорит он.
Дюваль кивает.
— Ваши опасения были небеспочвенны, — отвечает он. — Нам пришлось отделываться от отряда солдат, которые следовали за нами.
Незнакомец улыбается:
— А-а, эти. Мои люди тоже встретили их, у самого поворота с большака к церкви. Сейчас развлекаются веселой погоней по дороге в Редон.
Дюваль наклоняет голову, вглядываясь в его лицо.
— А ведь я вас знаю, — говорит он наконец.
Молодой человек улыбается:
— У вас отличная память. Я Федрик, герцог Немурский.
Герцог Немурский!.. Передо мной тотчас оживают уроки сестры Эонетты. Немур — маленькое, но богатое владение. Как и Бретань, оно лишь формально признает над собой французский престол. Прежний герцог Немурский сражался бок о бок с нашим Франциском на полях Безумной войны, где и погиб. Ну а стоящий перед нами молодой властелин — один из многих, когда-то помолвленных с герцогиней.
— Я приехал возобновить переговоры о руке вашей сестры, — произносит Немур.
— Но я думал, вы уже женаты!
Лицо герцога омрачается:
— Был женат. Увы, моя жена и маленький сын умерли в конце лета, когда разразилось моровое поветрие.
— Прискорбная новость, — произносит Дюваль.
Немур отвечает с вымученной улыбкой:
— Так и вышло, что я приехал к вам за новой невестой. Когда меня достигла весть о тех обстоятельствах, в которых оказалась ваша сестра, я надумал обратиться к вам.
— Что же у вас о ней говорят? — осторожно спрашивает Дюваль.
Немур смеется, но довольно невесело:
— Говорят, что французская регентша подкупила половину ваших баронов, чтобы те выступили на ее стороне, а император Священной Римской империи слишком погряз в своих собственных войнах, чтобы прийти Анне на помощь. Ну а вельможи герцогини озабочены дракой за ее корону, они меньше всего думают о том, чтобы сражаться на ее стороне.
— Боюсь, — говорит Дюваль, — слухи, достигшие вас, даже слишком правдивы.