Жестокое убийство разочарованного англичанина
Шрифт:
Из проулка им навстречу вышли трое, двое из них на коротких крепких поводках вели овчарок. Третий, маленький толстяк, шел на шаг впереди, котелок сдвинут, открыт круглый розовый лоб, под мышкой палка – совсем как у фермера, приехавшего на ярмарку.
– А кто собирает деньги на этой улице? – спросил Шон.
Но индус уже исчез. Трое прошли мимо – толстяк с немым вопросом в голубых злющих глазах оглядел Шона. Одна из собак скользнула влажной мордой по его руке. Парни с овчарками посмотрели на него презрительными холодными глазами – глазами людей, которым принадлежит улица.
Может быть, это сборщики? – подумал Шон и обернулся.
Толстяк
– Интересно, это кто? – задумчиво сказал мистер Альберт. – Видел, как быстро ускакал этот маленький черномазый, когда заметил нас? Об заклад готов биться, это один из кодлы Ахо. Сходи-ка, Сид, поинтересуйся у старой сволочи, может, знает он этого парня.
7
Лежа на белом диване в красном, свисавшем до полу халате, закрывавшем ее всю, она походила на кровавое пятно. Волосы рассыпались по белой бархатной подушке, расшивая ее бледно-золотым, мягко поблескивавшим узором, похожие на золотистую реку или водопад. Голубые, как у куклы, глаза смотрели в потолок, нечетко обрисованные губы надуты, как у ребенка, круглые щечки – под нежной, гладкой кожей, казалось, не было скул – плавно переходили в полную девичью шею.
Бабетта увидела его тень, услышала звук шагов.
– Когда ты перестанешь бегать по комнате? – сказала она.
Произнесла это как-то бесцветно – нельзя понять, образованный говорит человек или нет, из Лондона или из провинции. Точно она приобрела свое произношение вместе с косметикой в каком-то безвкусном магазинчике. Мужчина с жидкими, бесцветными волосами, лежавшими, словно водоросли, жирными прядями на его лысине, не глядя на Бабетту, продолжал мерить комнату шагами, словно и не слышал этой фразы. Скорее по привычке, чем повинуясь желанию, она распахнула полы халата – правая нога обнажилась до бедра. Ноги у Бабетты были длинные, прекрасной формы, колени гладкие, с ямочками, ступни маленькие и пухлые. Правда, щиколотки могли бы быть и потоньше, но ни мистера Брайса, ее нынешнего любовника, ни других мужчин, с которыми она была близка, это особенно не смущало.
– Можно подумать, меня здесь нет, – пожаловалась она.
– Ну что ты, – возразил мистер Брайс, повернулся, увидел обнаженную ногу, секунду смотрел на нее, как будто не совсем осознавая, что это такое, небрежно потянулся к Бабетте. Колено качнулось к нему, кукольная головка повернулась на подушке и взглянула на Брайса с еле завуалированным презрением. Он рассеянно погладил ее по ноге, она протянула к нему руки.
– Не надо, – сказал Брайс, – они могут прийти в любую минуту. Хочешь, чтобы нас увидели?..
– Ты считаешь, они думают, мы с тобой здесь в шахматы играем, когда одни? – Она стала его раздевать. – Так ты разрешаешь?
На мгновение он растерялся: мысли его были далеко от предмета их недавнего спора.
– Я же тебе сказал, они… – Тут Брайс вспомнил, что разговор шел о покупке шубы. – Я же тебе сказал, не могу. Четыре тысячи, это… это неразумно…
– Но ведь они у тебя есть?
– Дело не в том.
Она расстегнула ему рубашку.
– А в чем же?
В ее улыбке появилось что-то хитрое и плотоядное, отсутствующий взгляд стал живым.
– Черт бы тебя подрал! – сказал он. От злости в голосе его появились визгливые нотки. – Тварь.
Улыбка ее стала злой и жесткой, глаза из кукольно-голубых превратились в стальные. Он больше не противился, и она притянула его к себе. Ее
– Если я тебе не нужна, я знаю других мужчин, которые не откажутся…
Он лежал между спинкой громадного дивана и большими подушками сиденья. Бабетта встала, он слышал, как она пошла в ванную, включила воду. Господи, сделай так, чтобы они пока не приходили. Только не сейчас.
Это же несправедливо. Человек всю жизнь за что-то борется: за то, чтобы хоть немного пожить в безопасности, в роскоши, – и что же происходит, когда он этого добивается? Приходят люди и все это отбирают. Просто-напросто отбирают. Как будто в стране нет закона, как будто на них нет никакой управы. Отбирают – и все. Эти люди позвонили как-то вечером – он думал, ошиблись номером.
«Мы давно восхищаемся вами, мистер Брайс. И вашей организацией. – Он подумал, что звонят из полиции – его кровь превратилась в ледяную воду, – подумал, что-то случилось, произошла накладка в Хониуэлле. – Теперь ваша организация будет подчиняться нам». Вот и все.
«Подчиняться вам?..»
«Можете не отвечать прямо сейчас. Дайте нам ответ завтра утром. Мы позвоним в десять».
Он и не собирался подходить к телефону, но так долго не мог заснуть, что проспал. Лежал под балдахином рядом со своей женой Нелли, а за окнами простирался парк. Брайс не знал, что счастлив. Его особняк в елизаветинском стиле под Лондоном был лучшим в радиусе сорока миль. Не молочная ферма, а настоящее чудо: семьдесят коров джерсейской породы, два главных приза на последней ярмарке графства. Сам лорд Брэмптон сказал ему по этому поводу: «Вы становитесь, скажу вам, Брайс, настоящим фермером. Показываете нам, старым консерваторам, преимущества новых методов». А Брайс понятия не имел, что такое новые методы, этим занимался управляющий, но слова лорда означали, что аристократы признали его. Теперь оставалось ждать их приглашений.
А как он за все это боролся! Более двадцати лет. Начал с одного дома, того самого, где они с Нелли поженились. Тогда на него вдруг снизошло: зачем снимать три комнаты, когда дешевле купить всю эту чертову крысоловку. Но надо было найти деньги на первый взнос. Дядя Нелли помог им. Брайс никогда этого не забудет, хотя ни до того, ни после дядя ничего больше для них не делал. Но те пятьсот фунтов…
Из помощника аптекаря Брайс стал владельцем недвижимости, из квартиросъемщика – домовладельцем. Они начали сдавать студентам и скоро поняли, что цветные готовы платить вдвое больше. Но и тогда дело пошло не сразу. Он не сразу смекнул. Все никак не мог сообразить. Накопил денег и купил аптеку, вместо того чтобы купить второй дом. Только через шесть лет они приобрели второй дом, через десять – третий. И тут будто плотину прорвало: он понял, что такое собственность, как ею надо распоряжаться.
Три купленных дома были в неплохом состоянии: старые викторианские дома на окраине Хониуэлла, правда, облезлые, но стоять могли еще долго. Покрасил их два раза, заменил кое-где доски в полу – и стали выглядеть почти на ту цену, которую он за них заплатил. Но последующие его приобретения были уже совсем другие. Этим домам оставалось жить пять, десять лет, прежде чем они сами развалятся: местные власти все равно приговорили их к сносу. Он арендовал их за несколько сотен фунтов, обязавшись отремонтировать или снести, а ремонтировать такие дома дороже станет, чем новые построить.