Жестокое убийство разочарованного англичанина
Шрифт:
– Кто это? – раздался старческий голос. – Неужели вернулся мой добрый друг, мистер Альберт? – Вторая пара шлепанцев прошуршала по деревянному полу, затем по каменным плитам коридора. Юноша бросил несколько слов через плечо.
В узком проеме показался старик, за его спиной в темноте виднелись другие лица. Юноша скользнул вдоль стены на два-три шага назад, не сводя глаз с Шона. От него, казалось, исходил запах ненависти.
– Мистер Ахо – это я, – сказал старик, улыбаясь одними губами; руки его были так сплетены вместе, словно они без костей. – Чем могу быть
– Вы знали некоего мистера Олафа Редвина? – спросил Шон.
На глаза старика как тень наползла: они потеряли блеск, сделались невидящими. Рот расползся, словно старик растерялся, не поняв вопроса. Руки зажестикулировали, выражая беспомощное желание помочь и бесконечное сожаление по поводу своей беспомощности.
– Он снимал телевизионный фильм, – объяснил Шон.
– Телевизионный фильм? – Борода медленно закачалась вправо и влево: я-де не в курсе.
– Некто мистер Брайс прислал его к вам.
Фамилия произвела впечатление разорвавшейся в коридоре бомбы. Лица глубже ушли в тень, сами стали тенями. Голова старика перестала трястись, улыбка исчезла.
– Вы знаете мистера Брайса?
– Да, – ответил Шон после некоторого колебания.
Это не укрылось от старика.
– Тогда он наверняка знает об этом фильме, об этом мистере…
– Олафе Редвине. Вы должны были ему кое-что рассказать для этого фильма… – Шон знал, что все испортил, что только зря тратит время. А как надо было к этому подойти? Скорее всего, просто невозможно. – Он собирался заплатить вам сто фунтов.
Морщинистое, помятое, дубленое лицо его собеседника исказилось – появились новые морщины, морщины внезапной боли.
– Ради бога, извините. Наверно, вам нужен другой мистер Ахо.
– Сто фунтов! – сказал по-английски голос из полумрака. У кого-то резко перехватило дыхание – раздалось шипение, похожее на змеиное. Шону показалось, что старик хочет оглянуться. Его голова повернулась как на шарнирах. Глаза наполнились ненавистью и болью. Улыбка стала шире, лицо исказилось, пальцы рук сцепились и так далеко отогнулись, что негромко хрустнули, как тоненькие прутики.
– Речь шла о заговоре всех цветных в Англии, – сказал Шон и улыбнулся, показывая, что он-то понимает: все это шутка, кто-то разыграл напыщенного любопытного телевизионщика. – Вы ему такого не рассказывали? – Здесь, в полумраке, в обстановке ненависти, это не казалось шуткой.
Лицо старика походило на лицо слепца. Никто вокруг не шевелился. Казалось, никто и не дышал. Шон подумал, что люди стоят не только перед ним в коридоре, но и за его спиной. Он еле удержался, чтобы не повернуться.
– Все насчет телевидения, насчет этой истории – самая настоящая ошибка, извините, я ничего не знаю. – Старик закатил глаза, показывая белки, старческие пальцы продолжали двигаться, что-то сжимать. Юноша, открывший Шону дверь, снова проскользнул вперед.
– Думаю, вам сейчас надо уйти. Мой дед плохо себя чувствует, сейчас он как раз очень занят, не надо беспокоить его подобными
– Тогда расскажите мне вы, – попросил Шон и подумал: а что он должен рассказывать? – Где я могу найти мистера Брайса?
– Пожалуйста, уходите, – сказал юноша. – Мы такого не знаем. Вы находитесь в частном доме, за который мы платим деньги. Мы не хотим, чтобы вы здесь оставались.
Старик кивнул как кукла, улыбнулся. Юноша тоже улыбнулся, глаза у него, правда, были злобными.
– Почему вы не хотите отвечать мне?
– Прошу вас, уходите. – Юноша улыбнулся.
Шон поднялся по ступенькам. Люди, стоявшие на лестничной площадке наверху и у перил, мгновенно растаяли в полумраке. Темные лица, сари, негритянка с коляской, чернокожие дети. Нет, это не Лондон. Не Англия. Из-за рваных серых тюлевых занавесок, сквозь грязные оконные стекла, с другой стороны улицы за ним наблюдали. Пыльная улица пахла вареной капустой, протекшей канализацией, гнилым деревом, кирпичом – одним словом, упадком. Старые викторианские дома, превратившиеся в трущобы. Шон пошел прочь. Такси уехало, найти другое на подобной улице маловероятно. Кто такой мистер Брайс?
Он свернул за угол. Прислонившись к перильцам подвальной лестницы, стоял, тяжело дыша, индус, словно он только что прибежал сюда, а бегать не привык. Когда Шон поравнялся с ним, индус поднял руку с сигаретой.
– Не будет ли джентльмен столь любезен дать мне прикурить?
Шон щелкнул зажигалкой. Индус прикрыл ладонями пламя, скользнул глазами по Шону, посмотрел ему за спину, оглядел улицу, окна.
– Я слышал, что вы тут говорили, сэр, и быстро прибежал, чтобы с вами встретиться. Может, поговорим? Скажем, вы спросили меня, как пройти к метро, а я, скажем, показываю вам дорогу?
Худое темное преждевременно состарившееся лицо, как будто он никогда не мог выспаться и поесть досыта. Глаза все время бегали по сторонам, как темные мягкие перепуганные зверьки за стеклом. На один шаг Шона он делал два легких быстрых шажка.
– Может, джентльмен из организации?
Его глаза оторвались от Шона, перебежали влево: прислонившись к фонарю, стоит какой-то парень, вроде с Ямайки, ребенок играет с рваной автомобильной шиной, ковыляет по направлению к ним индианка, нагруженная тяжелой корзиной белья из прачечной.
– Да, я оттуда, – сказал Шон.
В лице у его плеча что-то умерло, оно стало серым.
– Джентльмен не должен верить… мистеру Ахо… это же глупый старик… за сто фунтов такое наврет и на Библии поклянется, что правда. Это глупая история… заговоры, новый спаситель с Востока… все это ложь, бабьи сплетни. Заговоры! Этакое безобразное вранье. Мы – счастливые люди, мы так счастливы, что живем в этой прекрасной стране! Так любим замечательную организацию, которая о нас заботится и защищает! Моя семья – мы рабы джентльмена и готовы целовать вам ноги. Не верьте мистеру Ахо, сэр, умоляю вас, из нас никто и пальцем не шевельнет, чтоб навредить организации. Мы платим за квартиру, платим вам налоги, и никому ни слова…