Жестокость и воля
Шрифт:
Константин отвел глаза.
— Это моя вина, — тяжело вздохнул он. — Недоглядел.
— Он же еще совсем ребенок. Сколько ему лет?
— Двадцать два.
— Двадцать два? А в глазах столько муки…
— Мы росли без отца. Пока я был дома, все вроде складывалось нормально. Потом ушел в армию. Когда вернулся, Игнат уже сел на иглу.
Глаза Татьяны расширились от ужаса.
— Он принимал наркотики?
— Кололся всякой дрянью. Мать-то не могла за всем уследить. Знаешь, как пацанва легко на все это покупается? Вообще-то я его
— А ты сам пробовал наркотики?
— Было дело, — сознался Панфилов. — Я же в Афган попал.
— Ты служил в Афганистане? — изумленно проговорила Татьяна. — Ты воевал? Стрелял?
— А что, не похоже?
— Я думала, откуда у тебя эти шрамы…
— Оттуда, — кашлянул Константин и добавил, — в основном… Вообще, если задуматься, на мне живого места нет. Везде какие-то переломы, вывихи, вот шрамы эти… Ладно, мы же не об этом говорили. У нас там многие на наркоту подсели… Тяжело всем приходилось, очень тяжело… Смотрю иногда кино про войну и думаю, как у них там все на экране красиво, романтика… Нет там никакой романтики. Кровь, грязь, дерьмо. Я тоже пару раз после боя анашой затягивался. Но, слава Богу, быстро понял, что это не для меня. В общем, вернулся домой, а тут с братишкой моим такая катавасия приключилась.
Константин вдруг понял, что дальше не может рассказывать о себе — как будто перед ним встал какой-то невидимый барьер.
Ведь если продолжить, придется и про зону все выложить. А она, его Танечка, такая чистая, нежная… Поймет ли?
— Недосмотрел… Всю жизнь себя винить буду, — он намеренно скомкал этот разговор. — Как там Игнат?
— Его готовят к операции. Сегодня приходил Мокроусов, осматривал его.
— Что сказал?
— Я сама при этом не присутствовала, я же в другом отделении работаю, а сестра из палаты говорит, что надежда есть. Мокроусов ведь прекрасный врач, он людей и не с такими повреждениями позвоночника на ноги ставил.
Она вдруг посмотрела на Константина очень пристальным взглядом, в котором угадывались новые чувства. Погладив его рукой по ладони, она сказала:
— Все будет хорошо, Костя, поверь мне. Если бы не Андрюша, который в эту минуту зашел на кухню, Константин бы наверняка поцеловал Таню.
— Мама, уже поздно, — сказал малыш. — Я пойду спать.
— Хорошо, милый, иди. Мы с дядей Костей еще посидим. Ты помнишь, что нужно сделать перед сном?
— Почистить зубы и умыться.
— Правильно. Костя, посиди пока один, я скоро вернусь. Мне нужно уложить ребенка.
Когда Таня вышла, он встал из-за стола, закрыл дверь кухни, подошел к кухонному окну, распахнул форточку. Страшно хотелось курить.
С улицы вдруг потянуло едким, удушливым запахом. Несмотря на это, Панфилов выкурил сигарету, потом принялся размахивать кухонным полотенцем, пытаясь очистить воздух на кухне от табачного дыма.
За этим занятием его и застала Татьяна, осторожно вошедшая в кухню.
— Ты
— Да вот, — он виновато развел рука ми. — Наверное, ветер поменялся.
— А, — понимающе кивнула она, птицефабрика продолжает работать. Хоть бы ее перенесли бы куда-нибудь, что ли…
— Народу нужны яйца и куры! — смеясь, ответил Константин.
Татьяна приложила палец к губам.
— Тише, пусть ребенок уснет. Это не долго. Он быстро засыпает и потом можно будет разговаривать нормально. Только форточку, пожалуйста, закрой.
Когда Константин сел за стол, Старцева открыла кухонный шкафчик и достала оттуда бутылку шампанского.
— Это что такое? — Панфилов поднял брови.
— Благодарность за цветы. Ты умеешь тихо открывать, чтобы пробка не стреляла в потолок?
— Справлюсь как-нибудь.
Пока он возился с бутылкой, Татьяна поставила на стол два обыкновенных стакана.
— У меня есть фужеры, но они там, в комнате. Не хочу шуметь. Ты не обидишься?
— Я к церемониям не приучен. Константин аккуратно вынул пробку из горлышка и стал разливать искрящуюся пенистую жидкость по стаканам.
— Таня, теперь ты начинаешь меня удивлять, — сказал он, поднимая стакан и разглядывая весело бегущие пузырьки. — С чего это тебя на выпивку потянуло?
— Не все же вам, мужчинам, оставлять, — покраснела она. — Ты, наверно, подумаешь, что я пьяница? Но я поклонница шампанского. Это единственный спиртной напиток, который я люблю по-настоящему.
— Где же тут спирт? — поинтересовался Константин, глядя через стакан на свет.
— В пузырьках, — пошутила она.
Они тихонько сдвинули стаканы, выпили шампанского, пожевали шоколад.
— Это, между прочим, из твоих вчерашних подарков Андрюше, — сказала Татьяна, откусывая кусочек. — Он у меня большой любитель сладкого, но даже он не может съесть столько.
После шампанского в ее глазах появился лукавый блеск, щеки раскраснелись, придавая ее смуглому лицу еще большее очарование.
Константин не мог отвести от нее глаз.
— Ну что ты на меня так смотришь? Я ведь, наверняка, не первая женщина в твоей жизни.
— Вторая.
— Зачем ты меня обманываешь?
— Зуб даю, — по старой привычке ляпнул Константин и тут же спохватился: — Это такая клятва есть…
— Я знаю. По-блатному. Ты, наверно, думаешь, что я вся такая чистая, нежная?.. Просто какая-то принцесса на горошине…
Константин удивился тому, как она точно угадала его мысли.
— Так вот, Костя, ничего подобного. Я росла в военном гарнизоне. У нас знаешь какие мальчишки были? Я даже дралась. Меня родители ругали, а я все равно дралась.
— Не верю.
— А вот и напрасно. Меня наши пацаны Козявкой дразнили, а я была очень гордая и никому спуску не давала. Ой, а у меня шампанское в стакане кончилось, налей, пожалуйста, еще.
Он долил в стакан шампанского и хотел пошутить насчет ее пристрастия к этому благородному напитку, но Таня прервала его: