Жестяная корона
Шрифт:
Еще до того, как Биргир подошел к ним, бренча ключами и осветив узенькие клетушки камер, Иллиан заметил, как теснятся там люди. Почти все стояли, потому что возможности сесть попросту не представлялось, многие вытащили руки наружу, чтобы хоть как-то выплеснуть за пределы этих решеток свои тела. Лейтли не видел здесь отдельных людей, лишь море, человеческое море, с торчащими из него конечностями, заметно волнующееся, точно перед большой бурей. И все-таки Иллиан пересилил себя и попытался представить каждого из них в отдельности.
– Я капитан стражи его светлости сира Эдвара
Последнее уточнение стало немаловажным, мальчика в здешних местах знали плохо. Иллиан уже догадывался, что это за люди. Биргир говорил, что племена вырезали всех, кто жил в городе. Значит, здесь те, кого согнали с земли, оставив деревни скорбно пустовать, пока их хозяев уводят в полон.
– Ты такой же, как эти ублюдки, - услышал Иллиан в свой адрес.
– Нацепил на себя одежду солдата, а сам разговаривает на языке племен.
– Северянин - наш осведомитель, - попытался объясниться Лейтли.
– Он помог нам проникнуть сюда. Племен больше нет в Утесе Гроз.
– Это очередная ловушка. Нас хотят переправить отсюда, - голос не унимался.
– Или вовсе убить.
– Я просто положу ключи и факел здесь, - ответил Иллиан, - а вам уже решать, остаться внутри или выйти наверх.
Лейтли просунул связку в ближайшую камеру и положил факел на пол. Выбравшись из темницы, он зажмурили глаза от яркого света. После камер вымерший город уже не казался Иллиану таким уж угрюмым, напротив, теперь капитану захотелось зайти в один из домов, развести очаг и смотреть из теплого уютного жилища на могучий замок Утеса Гроз.
– Выходят, - прервал его размышления Айвин.
Из темницы медленно выползали крестьяне, как новорожденные кутята, слепо тыкающиеся друг в друга, и неуверенно выталкиваемые вперед напирающими сзади.
– Биргир, тебе лучше пока уйти, - сказал северянину Иллиан.
– Просто чтобы не провоцировать.
Северянин кивнул и зашагал прочь в направлении врат, ведущих в средний ярус. Лейтли хотел было крикнуть, чтобы он и там был поосторожней - не все новые воины сира Эдвара знали об особом положении изгнанника, да про себя махнул рукой. Уж Биргир как-нибудь сам разберется.
Иллиан вытер влагу с носа и удивленно поднял голову. Небо разродилось тысячью крошечных частиц замерзшей влаги, колючими осколками, сыплющимися сверху. Лейтли смотрел на белые крошки, выпавшие в этом году уж слишком поздно, и все не мог понять, как это чудо возможно. Снег заметал все следы недавнего пребывания племен в городе, укрыв даже фигуру несчастного конунга, свергнутого и преданного. Будто и не было всей этой войны, самой странной и неправильной из всех войн, что видел Лейтли. Все забылось, стерлось, выстроилось по-новому и стало другим.
Худой мир
К побережью, за северянами, они не пошли. Эдвар пообещал не двинуться с места, пока все тела под стеной не будут погребены, а сделать это было не так просто. С самого утра люди жгли костры вокруг холма Смерти, как прозвали его простолюдины, и разламывали ледяную корку, со всеми мерами предосторожности, чтобы отделить замерзшие тела друг от друга. Маленькому лорду повезло, ибо поданные нашли и опознали сира Эдмона. Мертвец слабо изменился и все еще был похож на некогда самого могущественного человека в королевстве, хоть лицо сохранило остатки последних эмоций - страха и смятения. Погрести с почестями удалось многих лордов - их сбрасывали со стены почему-то в последнюю очередь. Тела простолюдинов у самого основания были чудовищным образом обезображены и захоронивались вместе под большими общими курганами, на которых воздвигались небольшие деревянные истуканы - знаки трех Богов.
Ваня в похоронной толкотне не участвовал. Ему смотреть было больно на мертвых страдальцев, не то что касаться их. И дело даже не в отвращении или брезгливости. Несмотря на то, что особой сентиментальностью новоиспеченный герой Кантии уж точно не обладал, но глядя на холм Смерти со стены замка, Туров не мог сдерживать наварачивающиеся слезы.
Вместо напрасных переживаний Иван занялся обустройством своего быта. Первым делом, психокинетик осуществил свою давнюю мечту - построил баню. Сам собрал из камней печь, вернее большой очаг, без трубы - ибо мастерством в возведении кровли Туров не обладал. Солдаты Иллиана из бывших крестьян, помогли построить небольшой домик, плотно законопатив все щели, и даже сделали предбанник.
Протапливал Ваня свою получившуюся баню по-черному до красных камней, а потом закрывался и поддавал пару, которого хватало в худшем случае на час. Как ни странно, ярым сторонником нового развлечения стал Биргир, охающему и кряхтящему от высоких температур Иллиану затея пришлась совсем не по душе. Иван думал, что если достать веничков, то Лейтли бы изменил свое мнение, но где их среди зимы теперь возьмешь?
В свободное время Туров латал им же разрушенный город - там стену до конца уберет, чтобы совсем не мешалась, тут дом починит. В общем, работы хватало.
Постепенно Иван уже привык к жизни не только в этом дремучем и неопрятном мире, но и в самом отстраивающемся городе. Теперь он не просыпался с утра, соображая, где находится и как сюда попал. Не удивлялся дикому нескладному быту и манерам крестьян. Не хмурился над кровожадностью и грубостью солдатни. Иными словами, Туров стал приживаться.
Но окончательно забыть о своей роли в этом средневековом мире ему все же не дали. В обед восьмого, а может, и девятого дня, с тех пор как они взяли Утес Гроз и освободили пленников, психокинетик сидел один у себя, когда в дверь кто-то поскребся.
На пороге стоял человек с самым невыразительным лицом - не сказать чтобы некрасивый, но и уж точно без особенной харизмы. Хотя где-то его Туров точно видел, причем совсем недавно, только вот где? Знакомый незнакомец шагнул вперед, подталкиваемый сзади, и вместе с ним внутрь ввалился рассерженный Иллиан. Он довольно недружелюбно снова пихнул человека и закрыл дверь.
– Ил, ты чего?
– с недавних пор Ваня перенял манеру Лены сокращать имя приятеля.
– А чего еще с ним церемониться?
– исподлобья посмотрел на виновника своего дурного настроения Лейтли.
– Это предатель. Прихвостень Эригана Виссела.