Жгучая ярость
Шрифт:
Рош со свистом втянул воздух (обезболивающее не оказывало на него должного эффекта) и завернул особо красочный оборот. Людочку проняло. Щипцы, которыми она держала ткани, звякнули, соединяясь. Я не успела даже чертыхнуться, а скальпель разрезал плоть. На миг мы застыли. Затем пролилась кровь.
– Тампон! – рявкнула я.
Запищали приборы. Сократилось второе сердце биста. Рош выгнулся, насколько позволили ремни, отпрянула Людочка.
– Тихо! – велела громко и уверенно, кладя ладонь на грудную клетку. Под кожей проступили темные сосуды.
Кислород, поступающий
– Все на выход. Снижаю подачу кислорода.
– Доктор, – с намеком одернул парень их охраны. – Ваши полномочия...
– Сохранение жизнеспособности биста прописано в моих служебных обязанностях! – рыкнула в ответ. – Делайте, что сказано, и выметайтесь!
Рош уже дышал свободнее, и трансформация ускорилась: кожа потемнела, порез перестал кровоточить. Он напряг мускулы, ремни затрещали. Я едва успела отскочить, прежде чем он освободил руку и попытался схватил меня.
Я одна осталась внутри. Сенсорные датчики не сработали, дверь не открылась автоматически. Разумная предосторожность, когда внутри бист в процессе трансформации.
– Рычаг! – крикнула я коллегам. – Слева! Дерните!
Людочка широко открытыми глазами наблюдала за происходящим. Парень из охраны потянулся к ручке, однако второй его удержал.
– Выпустите меня! – Стукнула по стеклу кулаком. – Немедленно!
За спиной раздался грохот. Я обернулась, вжимаясь в дверь и всё ещё надеясь, что кому-то достанет благоразумия использовать рычаг. Рош поднялся на ноги. Сделал шаг, неотрывно глядя на меня. Я прижала ладонь ко рту.
На третьем шаге его легкие не справились. Ноги подломились, Рош тяжело опустился на колени, скребя пальцами по горлу. Маска осталась на каталке, он задыхался от концентрации кислорода в воздухе.
Но даже так он до последнего мгновения смотрел в мои глаза.
*
– Вы допустили ошибку.
Я стиснула зубы, подозревая, что вместо обоснованных возражений сейчас закачу безобразную истерику. После литра кофе трясучка почти отпустила, но я как никогда жалела об отсутствии алкогольной заначки. Вызов к начальнику не добавил спокойствия.
– Ошибкой было настаивать на участие Людмилы Игоревны, – процедила сквозь зубы.
И подпрыгнула от громкого хлопка ладонью по столу.
– Не перекладывайте ответственность на других, – повысил он голос. – Ваша должность подразумевает определенный уровень компетенции, а что по факту?
Механически повторила:
– Что?
– Полный непрофессионализм! – гаркнул шеф. – Повреждение ценного объекта, нарушение протокола и неготовность отвечать за последствия!
– Ценный объект к этой минуте полностью восстановился. Сотрудники не пострадали.
Старалась говорить медленно и внятно, четко проговаривая буквы, чтобы не сорваться на крик.
– Хватит оправданий! Достаточно одного факта возникновения внештатной ситуации, чтобы применить соответствующие меры!
– Раз уж мы заговорили о мерах, – не выдержала, –
Начальственные брови взлетели.
– Ах, вы настаиваете, – повторил с непередаваемо мерзкой интонацией. – Довожу до вашего сведения, Анна Сергеевна, что именно вы отстранены от руководства экспериментальным направлением и поступаете в распоряжение Людмилы Игоревны. В вашей трудовой книжке появится запись о несоответствии занимаемой должности, а в личном деле – выговор. – И добавил, видя мои багровеющие щеки: – Комментарии излишни. Решение уже принято.
Подчиняться малолетней идиотки со свежеотпечатанным дипломом?! И это после того, как я спасла бисту жизнь, рискуя собственной?
– Черта с два, – проскрежетала.
*
В новой лаборатории я освоилась быстро и заскучала. Ведущие исследовательские программы разбирали старожилы, мне, несмотря на квалификацию, доставались самые нудные и бесполезные. Когда поутихла обида на прежнее руководство и перестала терзать мысль «меня вышибли ради чьей-то свояченицы», импульсивное решение уйти по собственному желанию показалось не столь разумным выбором. Увы, что сделано, то сделано, и я могла только смириться с текущим положением дел.
Скромная зарплата не смущала, у меня хотя бы появилось время ее тратить. Редкие, строго цензурированные новости о бистах тоже перестали отзываться сосущим чувством под ложечкой. Амбициозный проект по изучению внеземной формы жизни остался позади.
Так я думала вплоть до октябрьской ночи перед выходными и неделей отпуска. Вещи были собраны, билеты – куплены, родные и немногочисленные подруги предупреждены о связи по wi-fi. Я намеревалась забыть о цивилизации и днями лежать на пляже в широкополой, специально купленной шляпе, обязательно с бокалом фруктового коктейля и, желательно, вдали от русскоговорящих.
Разбудил грохот рамы. Сломался фиксатор, буквально пополам развалился. На улице свистел ветер, я мигом продрогла от порывов влажного воздуха и закрыла створку, понемногу успокаиваясь. Наверное, пластик совсем дерьмовый.
Зевая и ежась, я отвернулась от окна и застыла. Рот приоткрылся, и в тишине раздался полузадушенный писк – шершавая ладонь закрыла пол-лица.
– Здравствуй, Анечка.
Испуг от резкого пробуждения и близко не сравнился с букетом ощущений, которые я испытала при звуке этого голоса. Словно ночной кошмар воплотился наяву.
– Молчишь, – сказал он негромко. Рука переместилась ниже; пальцы сжали подбородок и дернули так, что хрустнули шейные позвонки. В затылке разлилась тупая боль. Я поднялась на цыпочки, чтобы он не свернул мне челюсть.
И увидела. Расширенный зрачок с едва светящимся ореолом радужки: исследовать особенности строения глаз никак не удавалось, а проведенные тесты свидетельствовали о лучшем, нежели у человека, зрении – и глубокая поперечная ссадина, окрасившая кожу в темный цвет. Рана казалась свежей, воспаленной. Это решительно противоречило выводам об ускоренной регенерации, поскольку расстояние между лабораторией и моей квартирой было немаленькое. Края уже должны были стянуться.