Жига с Крысиным Королем
Шрифт:
Ни разу не приснилось. Ни единого.
Больше всего здешняя реальность похожа на сон, потому что у него снова — две руки и две ноги. Вообще-то, если вспомнить, Эдвард по-настоящему и не пытался вернуть себе телесную целостность. Когда в назначенный день гомункулы открыли врата, когда отец сражался с этим своим порождением ада, все, что хотел Эд, все, на что он дерзал — это вытащить тело Ала, застрявшее у Врат, в надежде, что душа брата не отлетела уже слишком далеко от доспехов, ставших грудой бесполезного металла. Он помнил этот отчаянный звон в голове, и саднящую безнадежность,
Может быть, мир вокруг — все-таки его личный ад? Или рай?..
В окно виден был замок, венчавший собой холм на той стороне реки. Живой росчерк пера под белым, пенистым морем облаков. Какие-то птицы черными галочками кружили над башнями, проносились под арками и, видно, присаживались на контрфорсы. В замке жил Крысиный Король.
Эдвард знал уже, что в народе его называют Крысиным за трусость, ибо мало того позора на Восточных Полях — несколько раз уже Король прекращал значительные воины, отделываясь чисто дипломатическими мерами, а один раз — неслыханное дело! — уплатил контрибуцию и даже сдал часть территории. А еще за то, что он почти не покидал мрачную твердыню замка. Говорят, даже из своих покоев выходил крайне редко — и никогда без доспехов.
Крысиный Король и воюющая церковь, узурпировавшая право на алхимию… две стороны одной медали, молот и наковальня, между которыми зажата их бедная страна… Так, в несвойственном ему порыве красноречия, говорил недавно Рой Мустанг.
Все-таки это до жути несправедливо: что они, такие похожие — не настоящие. И все-таки с ними чуть легче. Это жуткое, карикатурное одиночество, которое не может даже никому сказать о себе, становится легче.
«Я должен увидеть Крысиного Короля», — пробормотал Эдвард себе под нос, разглядывая громаду замка.
И сам удивился: что-что, а это ему раньше в голову не приходило. Новая, неожиданная мысль.
Он знал, что он ни в коем случае не должен совершать необдуманных поступков. Он знал, что сейчас весь вопрос — в ожидании. Сейчас Мустанг договаривается со своими людьми, и они будут решать, кого убрать — Деттерби или Марко. Будут решать, кого пытаться убедить — и тогда снова понадобится Эдвард.
Но почему-то до ужаса, просто до зуда в кончиках пальцах и до холодного комка под горлом захотелось… вот прямо сейчас… сотворить что-нибудь… неожиданное. Ну пусть не прямо глупое. Что-нибудь умеренно сумасбродное, чтобы почувствовать себя живым и настоящим.
Это игра, в которую играет умудренными опытом придворные интриганы. Выбирают подходящий случай и добиваются перевеса сил, чтобы одолеть еще и королевскую гвардию, и лорда Рэмси, у которого вроде бы есть не то чтобы личные войска, но — как это сказать? — очень персонально его уважающие бароны со своими вассалами, то есть, считай, отрядами. Эдвард — тут козырный туз… или, скорее, как невесело подумал он, пешка, которую нужно довести до конца доски, чтобы она превратилась в короля. Аналогия полная. Да, туз, пешка — не игрок.
Понятно, объяснимо, он сам так выбрал и сам так решил, когда согласился помогать, но можно ли придумать
Интересно, а как Рой справляется? Несмотря на все свои старания, он никогда не был интриганом. Пытался. Разбивался в лепешку. И — поднимал заранее обреченное на поражение восстание с десятком сторонников… Но Брэдли его тоже не обхитрит. Во всяком случае, их с Хьюзом и Шрамом. Потому что Брэдли, помимо всего прочего, слишком захвачен собственными мелкими целями выяснения отношений в епископате — а когда человек не видит всей картины, это никогда не идет на пользу.
Эдвард прислушался к шумам в доме. Тихо. Рой пошел на встречу со своей командой, Хьюз — по каким-то загадочным делам, Шрам — еще куда-то.
Кроме знакомцев Эдварда по его «прошлой жизни» в доме теперь жили какие-то подозрительные сторонники Шрама: частью ишвариты, частью еще кто. Эти господа предпочитали вести сугубо ночной образ жизни. Дрыхнут на нижнем этаже, как миленькие. Правда, есть что-то вроде охраны, которая исправно клюет носом, борясь со сном… но тоже внизу.
Значит, никто не хватится, если Эдвард сейчас уйдет?..
А куда ему идти?..
Да куда угодно!
Он даже в городе еще ни разу не был, по крайней мере, в дневное время суток и без сопровождения. Что достаточно глупо, если подумать: его-то тут вообще никто не знает и разоблачения можно не опасаться. Одет он так же, как все здесь одеваются, в манерах поднабрался… Опасаться нечего. Хватит уже быть пленником собственной значимости и больной совести, обязательств перед людьми, которые давно уже умерли, превратились в прах… Теперь даже могил не найти.
Не колеблясь далее, Эдвард вскочил на подоконник незастекленного окна, спрыгнул на крышу курятника (курятники возле городских домов его в сперва смешили, но здешний оказался пуст, и сейчас там устроили что-то вроде оружейного склада), а оттуда уже и до земли недалеко. Тело слушалось превосходно, и Эдвард почувствовал, как его охватывает радостное возбуждение, будто вот-вот должно было случиться что-то хорошее.
«Я должен увидеть Крысиного Короля… Должен понять, черт побери, с кем же меня все-таки столкнуло судьбой!»
Город встретил его тишиной узких незнакомых улочек, плутающих между глухих стен (окна в большинстве домов имелись почему-то только на втором этаже), шумом и гулом базарной площади, курлыканьем голубей у поилки. Эдвард подбирал себе одежду, руководствуясь удобствами, а не здешними сословными отличиями, и вид у него в результате получился странноватый: не дворянин и не бедняк, не купец и не мастеровой. Несколько раз его неуверенно обругали, отдавив ногу, пару раз униженно извинились, однажды две молоденькие девушки, похожие на служанок из богатого дома, начали заигрывать, а в итоге угостили парой яблок и пирожком с ревенем. Из-под домов пробивалась вездесущая крапива и лопухи, собаки жарили на полуденном солнце толстые языки, стражники из городской службы парились в своих кирасах у раскрытой двери какого-то кабака: хозяин вытащил пару бочек на улицу и разливал прямо оттуда.