Жиган по кличке Лед
Шрифт:
– Веселые слова говоришь. За них и ответить можно. Только насчет меня нет у тебя, как говорят мусора, никакой доказательной базы. А к чему это я про мусоров заговорил? Да к тому лишь, что тебя, мил-человек, видели со следаком из угро, видным таким фраером в корочках со скрипом, и мел ты этому красноперому арии о сладкой жизни воровской, верно? И даже не думай крутить бабочку – не отбрешешься. Тебя Джага срисовал. В нашем мире оно ж как – все всплывет на поверхность. Особенно такое дерьмо, как ты, дружок вафельный!
Сулима выпучил глаза и охнул: в тот момент, когда Мастодонт еще рассуждал об особенностях поведения некоторых субстанций в водной стихии, обычный столовый нож, которым резали колбасу и мясо, уже вошел в бок стукача
– Это был стукач.
– А кто же тогда ты? – произнес Грек, и его глаза вспыхнули, а рука скользнула по боку. Но даже отточенному этому движению не хватило быстроты: кончики пальцев только коснулись маленького трофейного «маузера», а Большой Маст уже отдал едва уловимый знак Джаге, и тот, выхватив из расщелины меж диванных подушек «вальтер», всадил Греку пулю точно промеж глаз. Тот повалился замертво, не пикнув.
– Тварь… – уронил Гавана, и вороненое дуло «вальтера» уставилось на него. Пистолет прыгнул в руках Джаги, но одноглазый не успел попасть в намеченную цель: Гатагов успел ничком упасть на пол, пытаясь уйти от пули, а вот Саня Кедр метнул в бандита нож и угодил под левую ключицу. Джага вздрогнул всем телом, закашлялся и машинально надавил на спусковой крючок. Упал сраженный выстрелом Кедр: пуля из заходившего ходуном ствола попала ему в ногу и раздробила шейку бедра.
Через мгновение повалился на пол и мертвый Джага. Ужом метнулся к нему Гавана, пытаясь достать до пистолета, но пока он силился разжать сомкнувшиеся на рукояти пальцы, Мастодонт настиг его и отшвырнул двумя мощными ударами по корпусу. Гавана отлетел, как легкий окурок. «Вальтер» остался в стынущей пятерне Джаги.
Большой Маст остался один против четырех. Конечно, ни один из этих четверых, даже верткий и умелый Гавана, даже здоровенный, злой Погреб, не годился ему и в подметки в рукопашной схватке или в ножевом бою. Но все-таки он был один, а противников – четверо. Противников?.. Они стали врагами по молчаливому, не требующему слов уговору, который, как подумалось сейчас Гаване, возымел силу тотчас же после того, как они всемером перешагнули порог этой проклятой хазы, где Большой Маст заливал похороны Льда. Гавана подобрался и рывком вскочил на ноги – встретился глазами с Мастодонтом. И ничего не увидел он в этих черных глазах, кроме самого беспощадного приговора.
Такого не прощают. И уже неважно, кто прав. Быстро пришедший в себя Гавана, схватив со стола нож – невероятно, но на серьезный разговор к Большому Масту он пришел безоружным, – метнулся к противнику, пытаясь достать того лезвием в подреберье, но снова отскочил. Потому что сделал широкий замах, и только быстрая реакция спасла Гавану от смерти. На его шее проступила и набухла неглубокая рана, взрезанная кончиком ножа Мастодонта. Гавана тяжело задышал, отер проступившую кровь ребром ладони и махнул рукой своим подручным, которые в опасном оцепенении застыли у входа в комнату.
Первым решился напасть на Мастодонта даже не громкоголосый Погреб, а тихий, неприметный Балабан. Насадив на пальцы кастет, он практически бесшумно подскочил к вору в законе сзади и ударил того в основание черепа. Если бы удар прошел чисто, то несдобровать Большому Масту. Но в самый последний момент он качнул головой, слегка изменил положение корпуса – и кастет прошел вскользь, лишь оцарапав кожу. Огромный, разящий наповал водочным запахом и внешне неуклюжий законник развернулся, однако же, как балерина – легко, непринужденно, без видимого усилия. Он прянул всем телом на остановившегося, словно парализованного, Балабана и поймал в локтевой захват шею бедолаги. В следующее мгновение шейные позвонки Балабана
– А-а-а! – заорал Погреб и бросился наконец на страшного Мастодонта, но получил такой ужасающий удар в лицо, что на полном ходу рухнул спиной оземь и испустил вопль дикой боли. Не выдержала и треснула лицевая кость, вмятая внутрь. Мастодонт поднял ногу в огромном подкованном сапоге и хотел добить Погреба мощным ударом в переносицу, но тут сзади на него кинулся Гавана. Он прыгнул на спину Большого Маста, целя левой растопыренной пятерней в глаза, а правой рукой накрепко обвив толстую шею врага. Гавана был невысок, но жилист и весьма силен, а хватка у него была мертвая. Маст метнулся, как раненый буйвол, и попытался скинуть с себя Гатагова, но тот сидел, как пиявка, а его указательный палец с корявым ногтем, разодрав веко, впился в глазное яблоко Мастодонта.
Большой Маст нашел в себе силы молчать две или три секунды, пока наконец не заорал во весь голос и не сбросил с себя Гавану с такой силой, что тот отлетел, будто котенок, и распластался на столе, подминая под себя посуду. В нескольких местах ему глубоко порезало руки и грудь, но он не обратил на это никакого внимания и снова живчиком вскочил и вытянулся в длинном прыжке, стараясь достать, дотянуться, добить…
Мастодонт стоял посреди комнаты, приложив ладонь к изуродованной глазнице, и промеж пальцев пробивались ручейки крови. Второй, выкаченный от боли, глаз невидяще уставился на Гавану. С пола уже медленно поднимался Погреб, а третий подручный Гаваны, еще не принявший участие в бойне тип по прозвищу Кролик, в самом деле – ушастый и красноглазый, выдернул из трупа Джаги нож, брошенный Саней Кедром, и хладнокровно засадил под лопатку Большому Масту. В первое мгновение тот, казалось, даже не заметил раны. Промедли он еще пару мгновений, Кролик нанес бы и второй, и третий удары, а Гавана пощекотал бы ему печень в подреберье своим ножом… Но Большой Маст успел. Не отнимая ладони от поврежденного глаза, он повернулся и схватил Кролика за грудки. На него уже летел Гавана – и вот тут, крякнув и чуть присев, Мастодонт одной рукой перекинул Кролика через голову, и тот налетел прямо на Гатагова. Оба рухнули на пол, а сверху с ревом навалились все семь или восемь пудов Большого Маста. Он с силой впечатал Кролика лицом в пол так, что затрещали кости и тот отключился. Сзади на него накинулся Погреб и принялся душить, но Маст, неистово хрипя и широко разевая громадный перекошенный рот, пузырящийся темной кровью, перехватил того за шею и сумел стащить с себя. Оглушенный, ворочался под ним Гавана. Погреб же, получивший второй удар в проломленную лицевую кость, потерял сознание.
Гавана, преодолевая тошнотворную багровую муть, обволокшую глаза, лежал под огромной окровавленной тушей Мастодонта и тяжело дышал, чувствуя, как горят огненной дугой обломки смятых чудовищным весом врага ребер. Не сходя с него, Маст дотянулся до скатившейся на пол бутылки водки, сделал огромный глоток, разбил посуду о голову Кролика и сунул розочку прямо под нос Гаване:
– Ну… сука… понял, какую дешевую копейку жизнь твоя стоит?
– О суках я не спешил бы базлать, Маст, – бесстрашно ответил Гатагов. – Ты и живой не стоишь и полушки, раз мочишь своих, ссышь в глаза своим, давишь своих и подло отначиваешь от общака своих! Так что сука кровавая – это как раз ты, выродок.
– Ты первый начал, – произнес Большой Маст. – Я вор в законе, и меня за всю жизнь никто так не оскорблял.
– Какой ты вор, чучело? Жучило ты парашное, беспредельщик, – хрипло выговорил Гавана. – Своих режешь? Только даже если мы отсюда не выберемся живыми, ты думаешь, никто не узнает?
– Не узнает – ЧТО?!
Большой Маст был страшен. Его лицо, по которому стекала кровь – своя и чужая, изуродованное провалом глазницы, задрожало, нижняя губа отвалилась, открывая ряд желтых крупных зубов.