Жиган: жестокость и воля

Зверев Сергей

Константин недоуменно поднял брови, и Мокроусов тут же поторопился добавить:

— Ох, простите, я, кажется, вас перебил. Вы говорили что-то об операции.

— Без операции он не сможет даже в инвалидное кресло сесть.

— Вы так заботливы. Что ж, это похвально. Не знаю, смогу ли я вам помочь. Случаи, как вы понимаете, бывают разные, но вы мне очень симпатичны. И ваш брат наверняка заслуживает такой заботы. Мне хотелось бы облегчить его страдания.

— Я слышал, что лечение у вас платное.

— Насколько

я понимаю, это не должно вас пугать. Судя по всему, вы владеете процветающим учреждением общепита.

— Кое-какие доходы есть, — согласился Панфилов.

— Вот видите. Да, я не стану отрицать, что наши услуги дороги, но ведь это эксклюзивная помощь.

— Какая?

— О, простите. Возможно, я выражаюсь м-м… слишком витиевато? Я хотел сказать, что медицинские услуги высшего качества очень дороги во всем мире. Труд высококвалифицированных специалистов ценится соответствующим образом. К счастью, в нашей стране нарождается класс людей, способных оплатить такой труд. Кстати, вы не могли бы рассказать немного о себе?

— А что вас интересует?

— Видите ли, каждый врач, будь то хирург мирового уровня или сельский фельдшер, должен хорошо разбираться в психологии. Судя по моим первоначальным наблюдениям, вы относитесь к той категории людей, которую в столь просвещенной стране, как Соединенные Штаты Америки, называют «сэлф уэйд мэн». Это означает человек, которые сделал себя сам. У вас ведь нет высшего образования, не так ли?

— Угадали, — ответил Константин, отставляя опустевшую чашку кофе вместе с блюдцем на маленький столик рядом с диваном.

— Прекрасно, прекрасно! — воскликнул Мокроусов.

Казалось, он испытывал неизъяснимое чувство наслаждения от того, что перед ним находился необразованный собеседник.

— Вы, Константин Петрович, еще достаточно редкий для этой страны экземпляр.

Константин вдруг испытал острое желание уйти. У него появилось неприятное ощущение, будто он букашка, которую разглядывает под микроскопом пытливый исследователь.

— Значит, насчет оплаты мы договорились, — сказал он, демонстрируя свое нежелание подвергаться дальнейшему изучению.

— Разумеется, — с явным сожалением сказал Мокроусов. — Вы можете привозить своего брата хоть завтра. Операциями на позвоночнике в нашем центре я занимаюсь лично. Впрочем, есть и другие хирурги, вполне квалифицированные. А о финансовых и прочих вопросах, — с нажимом добавил он, — мы еще успеем с вами поговорить. У нас ведь будет время, не так ли?

— Конечно.

Константин встал, поблагодарил за кофе и на прощание протянул через стол руку.

— До свидания, Константин Петрович, — любезно улыбаясь, сказал Мокроусов.

Его ладонь оказалась мягкой и вялой, как у женщины. Панфилова это несколько удивило. Он скорее ожидал от практикующего врача крепкого мужского рукопожатия.

Даже если бы у Константина за спиной не было тяжелого тюремного опыта, не составляло особого труда догадаться об определенных гомосексуальных наклонностях Владимира Андреевича.

Об этом свидетельствовало многое, в том числе и его манера общения. Уже выходя из кабинета, Панфилов с некоторым снисхождением подумал: «Быть бы тебе на зоне первостатейным пидором по имени Манька или Наташка».

В приемной он едва не столкнулся с уже знакомым ему сотрудником центра, которого звали, кажется, Никитой Григорьевичем. Судя по всему, он терпеливо дожидался окончания разговора главврача с посетителем и сразу же направился в кабинет Мокроусова.

Попрощавшись с секретаршей, Панфилов покинул приемную.

В лифте Константин оказался не один. С одного из верхних этажей здания центра спускалась невысокая молодая женщина лет двадцати семи в скромном костюме, на лацкане которого сверкала изящная золотая брошка.

На ее лице в отличие от секретарши Мокроусова почти отсутствовал грим. Но эта естественность только украшала ее. Коротко стриженные темные волосы, чуть смугловатая кожа и карие глаза выдавали в ней уроженку юга.

Константин редко встречал женщин такого типа. Она была полной противоположностью его первой и до сих пор единственной любви — Лене Киреевой.

Правда, когда-то в Афгане, попав в армейский госпиталь, расквартированный в Кабуле, он встретился с медсестрой, похожей на его нынешнюю попутчицу по лифту. С той маленькой симпатичной украинкой у Константина завязалось нечто похожее на роман. Увы, этот роман не имел продолжения.

— А я думал, что в больнице все должны ходить в белых халатах, — даже не зная зачем, произнес Панфилов.

Если бы женщина не ответила ему ни единым словом, он бы наверняка не стал продолжать разговор. Но, к его удивлению, она широко улыбнулась и с некоторым кокетством сказала:

— У нас не больница, а медицинский центр. Как говорят в Одессе, это две большие разницы.

Константин тут же испытал желание продолжить знакомство.

— Вы были в Одессе?

— Да, я жила там несколько лет.

— Здорово, — сказал Константин. — Я в Одессе ни разу не был, но всю жизнь мечтал попасть туда.

— Заметно, что вы там не бывали, — продолжая улыбаться, сказала брюнетка.

— Почему заметно?

— Вы неправильно выговариваете название этого города.

— Да? — искренне изумился Константин. — А что ж тут неправильного? Одесса, она и есть Одесса.

— Вы даже не замечаете, что говорите

«Одэсса», а ведь каждый, кто хоть раз побывал там, знает, что нужно произносить это название мягко, через «е». Понимаете теперь?